— Что хочу, то и делаю! Это моя квартира. Не нравится — гуляй! — рявкнул Артём, сверля взглядом мать.
Светлана вышла из подъезда. Глаза застилали слёзы. Добрела до скамейки у детской площадки и тяжело опустилась. Кутаясь в осеннее пальто, вздрогнула — хоть июнь уже перевалил за середину, вечера стояли промозглые. Обещанного метеорологами тепла так и не случилось.
Она сжалась, засунула руки в карманы. Посижу, пока не окоченею, а там? Куда идти? Выходит, сын выставил её за порог. Горло сжал спазм. Она прожила здесь всю жизнь: отсюда выходила под венец, сюда принесла новорождённого Артёма. Сын…
***
— Мам, наш класс едет на майские в Москву, — с порога заявил Тёма, швырнув рюкзак на пол.
— Мам, ты слушаешь? — он уже стоял в кухонном проёме, глядя на спину матери, склонившейся над картошкой в мойке. По её окаменевшим плечам он понял: поездка под угрозой. Но попытался ещё раз.
— Сколотить бы хоть немного? — перекрикивая шум воды, спросил он.
— Сколько? — не оборачиваясь, бросила мать.
— Билеты, гостиница, еду, музеи… — выдал заученный список.
— Конкретно?! — резче обычного рявкнула Светлана, швырнув очищенную картофелину в кастрюлю. Брызги хлестнули ей в лицо, оставили тёмные пятна на кофте.
В сердцах бросив нож в раковину, она развернулась к сыну.
— Понял. — Артём потупился и побрёл в комнату.
— Деньги с неба не сыплются. К осени тебе ботинки новые нужны — прошлогодние еле дожили. Куртка мала, уши торчат… — голос матери настиг его у порога, толкнул в спину.
Артём захлопнул дверь, но мамины упрёки пробирались и сквозь неё, пусть и приглушённо.
— Все поедут, а я как лох, — буркнул он, шаря под кроватью за кроссовками.
— Я тоже хочу в Москву! — заорал вдруг, и голос сорвался на хрип.
Мать вряд не слышала, но будто в ответ донёсся её голос:
— Нагуляешься! Вырастешь — хоть за границу мотайся!
Артём сглотал ком в горле.
— А ты у отца своего попроси! Он тебе даже на др подарки не покупал! Алиментов хватает только на макароны! — кричала Светлана.
Артём втолкнул в уши наушники, но материнский голос пробивался и сквозь них. Вытер кулаком предательские слёзы. Вспомнил: когда отец уходил, сказал — если что, звони. Вот оно, «что». Но телефона нет.
Приоткрыл дверь — на кухне гремела посуда, мать ворчала. Крадучись проскользнул в прихожую, натянул кроссовки и выскользнул из квартиры, притворив дверь без щелчка. Спустился бегом по лестнице — к соседу Витьке, у них был домашний.
— Позвонить надо, — бросил он, хватая трубку. Цифры набирал трясущимися пальцами.
— Пап? — выдохнул он, едва раздались гудки.
— Кто это? — холодно осведомился голос в трубке.
Артём встретился взглядом с недоумённым Витьком. Отвернулся.
— Это я, Тёма.
— Тёма кто?
— Пап?! — взвизгнул он, но в ответ — короткие гудки.
Вернув трубку, Артём сжал кулаки.
— Чё случилось? — Витька нахмурился.
— В Москву не еду. Мать денег не даёт, а отец… — голос сломал.
— Давай я у родителей стрельну. Отдам потом, — предложил Витька.
— Не. Тебе же влетит. Ладно, я пошёл.
***
В детстве мама называла его «зайкой», целовала перед сном, покупала игрушки просто так. Потом её будто подменили. После ухода отца она стала злой: кричала, шлёпала, а подзатыльники больнее всего.
В четырнадцать он научился игнорировать её крики — уходил гулять или глушил музыку. В старших классах искал ласки у девушИ когда мать дрожащими руками принесла ему теплый чай с малиновым вареньем, Артём вдруг понял, что за все эти годы именно в таких маленьких, незаметных моментах и пряталась её любовь.
