В городе снег почти стаял, и песок въелся в подтаявший лёд, словно кто-то рассыпал его нарочно. А на кладбище снег ещё лежал, осевший и тяжёлый, будто прибитый к земле старыми снами. Людмила бродила между могил, теряясь в лабиринтах памяти, пока не набрела на место, где покоились её родители. Они лежали рядом, хотя отец погиб в аварии, когда Люда была ещё школьницей.
Оградку поставили общую. Мама умерла три года назад. Людмила выбрала для памятника фотографию, где родители выглядели молодыми — такими, какими она запомнила их в детстве.
Она вышла на пенсию, оставила московскую квартиру семье сына и вернулась в родной город два дня назад. Прибралась в опустевшей квартире, а сегодня отправилась на кладбище.
— Прости, мама, что бросила тебя тогда. Не могла иначе. Спасибо, что не держала, — прошептала она, смахнув с надгробия комья слежавшегося снега.
Постояла ещё немного, попрощалась и пошла назад, следуя за собственными следами, будто за нитью в забытом сне.
— Люда?! — окликнул её голос.
— Вы ко мне? — обернулась она и увидела немолодого мужчину.
— Не узнала? Это я, Санька Крутов.
Мужчина улыбнулся, и тогда она вспомнила его.
— Ты изменился, — сказала Людмила.
— А ты — нет. Хоть не виделись… — он замолчал, подсчитывая года. — Тридцать лет.
— Тридцать два, — поправила она.
— К родителям приходила?
— Да. А ты?
— К Татьяне.
— Она умерла? — удивилась Людмила.
Обиды не было — лишь лёгкая грусть, словно от старой песни.
— Полгода назад. Рак. Я теперь совсем один, — пробормотал Санька.
Люда взглянула на него. Показалось, что он всхлипнул, но нет — просто глубоко вздохнул.
— Детей у нас не было. А ты с мужем или…?
— Одна. Квар— Одна, — ответила Людмила, глядя, как ветер подхватывает прошлогодний лист, кружит его и уносит вдаль, туда, где кончается тропинка и начинается чья-то новая дорога.
