Встречай гостя, матушка
Проснулась Валентина поздно. Куда спешить? На пенсии седьмой год, хозяйничать некому — живи да радуйся. Но на сердце почему-то тревожно. Отчего бы? Всё вроде ладно. А вот поди ж ты.
Поднялась, умылась, поставила чайник, глянула в окно. Над пятиэтажкой напротив небо алело — скоро покажется бледное зимнее солнце. Значит, после долгой слякоти ударил мороз. «Хорошо, — подумала Валентина. — Попью чайку, схожу за хлебом». Сняла с плиты закипевший чайник.
Налила крепкого чаю в любимую чашку с ромашками. Тепло разлилось по усталому телу. Невысокая, хрупкая, она так и не поправилась после рождения единственного сына. А муж был богатырского сложения. Звал её ласково — Валечка, Валюшка. Но его не стало десять лет назад.
Подняла чашку — и вдруг резкий звонок в дверь. Рука дрогнула, кипяток обжёг тонкую кожу с коричневыми пятнышками. «Вот оно, — зашептала про себя. — Сердце-то не обмануло». Не успела опомниться — звонок повторился, настойчивый, требовательный.
Подула на обожжённое место и побрела открывать. «Кого это утром принесло?» — ворчала она. И не сразу узнала в небритом мужчине в помятом пальто своего сына. «Боже, как он изменился», — пронеслось в голове. Наверное, и он не ожидал увидеть такую постаревшую мать.
— Встречай гостя, мать, — хрипло ухмыльнулся он.
— Мишенька? Ты? Почему не предупредил? — Она прижалась к его груди, ощутив запах поезда, немытого тела и чего-то ещё, отчего сердце сжалось.
Отстранилась, всмотрелась. Одутловатое лицо, мешки под глазами, щетина.
— Ты один? А где Иринка? Внучка?
— Что, одной мне не рада? — Он смотрел куда-то поверх её головы.
— Растерялась просто… — Она отступила, пропуская его. — Проходи, сынок, раздевайся.
Михаил переступил порог, швырнул на пол огромную спортивную сумку.
— Дома я. Всё как было.
— В отпуск приехал? Зимой? — спросила Валентина, бросая взгляд на сумку.
— Потом, мать. Умотался. — Скинул пальто, повесил на вешалку.
— Конечно, конечно. Чай как раз заварен. — Засуетилась на кухне, достала с верхней полки его старую кружку.
Сын тяжёлой походкой прошёл за ней, развалился на стуле, заняв собой всю кухню. Поставила перед ним чашку.
— С голодухи не хочешь? Борщ у меня есть. Вчера, будто чувствовала, сварила.
— Давай, — буркнул он. — Соскучился по твоему борщу. — На губах мелькнула тень улыбки.
Валентина заторопилась, разогрела еду. Поставила перед ним дымящуюся тарелку, положила тяжёлую ложку — ту самую, любимую покойного мужа, ломоть чёрного хлеба. Села напротив, подперев щеку ладонью.
— А чё покрепче к борщу есть? — Михаил быстренько глянул на неё, зачмокал.
— Не держу, — резко ответила мать.
Смотрела, как он жадно хлебает, прищуриваясь, точно кот на печке.
— Как Ирина? Внучка в какой класс пошла? Почему не с тобой?
Сын молчал, уткнувшись в тарелку.
Валентина и так всё поняла. Пьёт. Жена выгнала. Куда податься? Только к матери. Рада ли она? Конечно. Но тревога росла внутри, как снежный ком.
Он отодвинул пустую тарелку. Она вскочила, долила чаю, пододвинула вазочку с пряниками.
— С Ириной развёлся. Я надолго, — пробурчал он, не глядя.
— Ничего… Отдохнёшь, работу найдёшь… — забормотала Валентина, убирая посуду.
Михаил шумно хлебал чай, смотрел мимо. Потом встал:
— Ладно, мать. Отдохну чуток. Потом потолкуем.
Осталась одна у раковины. Сердце не обмануло — чуяло беду. Когда зашла в комнату, сын развалился на диване перед телевизором. Села рядом.
— Расскажи хоть, что случилось? Квартиру им оставил?
— Что рассказывать? Разъехались и всё.
Вглядывалась в него — и не узнавала. Лицо измождённое, глаза потухшие, лоб прорезан морщинами. Вспомнила, как он после института уехал в Тюмень — новый завод, перспективы. Женился, родилась дочь.
Сначала приезжали втроём. Потом реже. Замечала, как сын прикладывается к бутылке. Муж качал головой, невестка морщилась. Как-то спросила её:
— Часто пьёт?
Та расплакалась:
— Клянётся бросить, а через три дня — снова…
Потом и вовсе перестали приезжать. Звонил редко: «Всё нормально, много работы». Осторожно спрашивала про выпивку — хлопал трубкой.
Вздохнула. Надо в магазин — сын приехал. Вернулась — его нет. Заглянула в комнату — сумка на месте. Хотела заглянуть внутрь — не стала.
Явился поздно, пьяный. Долго копошился в прихожей.
— Выпил чутка, ма. Не ругайся. — Пошатываясь, ушёл в комнату.
Утром отказался от завтрака. Выпил чай, попросил ещё.
— Пить не позволю, — предупредила она.
— Выгонишь? — резко отодвинул чашку.
— Ты забыл — квартира и моя тоже? — Его глаза налились кровью.
Валентина часто заморгала. Вспомнила, как уговаривала мужа приватизировать жильё на троих.
Дни потекли однообразно. Сын говорил, что ищет работу, возвращался пьяным. Потом начал приводить собутыльников. Квартира пропиталась перегаром. Однажды замахнулся на неё.
Сходила к соседу-милиционеру. Тот покачал головой:
— Вызвать наряд? Но ему больше двух суток не дадут. Вернётся — тебе хуже будет.
— Из кошелька таскает. Обручальное кольцо продал… — Готова была провалиться от стыда.
Как-то привёл раскрашенную женщину — Людку. Объявил, что женится. Теперь пили вместе, орали, дрались.
Однажды ночью кто-то шарил уОднажды, когда в квартире наконец воцарилась тишина, и Валентина сидела у окна, глядя на первые снежинки за стеклом, её сердце тихо остановилось, будто решив, что на этом её земные страдания закончены.
