**Второй шанс**
Артём Сергеевич вёл дневник. Сегодня решил записать историю, которая давно крутилась в голове.
Елена Павловна была обычной старушкой, со своими слабостями и причудами. Но Мишу она любила безгранично. Отца он не помнил, хотя бабушка ворчала, что лучше бы его и в помине не было. На расспросы Миша она отмахивалась: «Вырастешь – поймёшь». И он рос, не допытываясь лишнего, стараясь сам до всего дойти.
Когда ему было пять, бабушка забрала его к себе. Мать появлялась редко, между очередными ухажёрами.
Однажды, когда она снова пришла за Мишей, бабушка отослала его в комнату. Он притих у двери, слушая разговор на кухне. Сначала шёпот, потом крик.
— Сколько можно? Ребёнку мать нужна, а не размалёванная ветреница! — рявкнула бабушка.
— А мне что, в землю заживо лечь?! Я же ищу мужа, ему отца! — огрызалась мать.
— Там, где ты шляешься, отцов не сыщешь. Да и кто чужого ребёнка полюбит? Своих-то бросают… —
— Ты… — мать выпалила что-то такое, от чего у Миши ёкнуло внутри, хотя слов он не понял.
Бабушка вытолкала её за дверь. Войдя в комнату, вся дрожа, она потрепала Мишу по голове и вышла, хлопнув дверью.
Мать исчезала на недели, потом возвращалась — то сияющая, то злая, смотря как ухаживания складывались. После её ухода вещи ещё пахли духами. Миша нюхал рубашку и вспоминал.
С годами он стал бояться этих визитов. После них бабушка хваталась за валокордин, гремела кастрюлями и причитала, что вырастила не дочь, а кукушку. Ворчала, что в следующий раз отдаст его ей… Миша забивался в угол, пережидая бурю.
Потом бабушка приходила с тарелкой оладий и бубнила:
— Чего притих? Не бойся, никуда не отдам. И не серчай на меня.
Он не серчал. Когда ему было плохо, он шёл к ней. Но ей было не к кому пойти — как восьмилетний мальчик её утешит? Он терпеливо слушал её ворчание и ждал, когда в доме снова станет тихо.
Бабушка казалась вечной: не старела, не менялась. Когда Миша учился в старших классах, она гнала его за учебники:
— В институт не поступишь — в армию заберут. А я старая, не переживу. Хочешь, чтобы подольше пожила — учись.
Он выдыхал и зубрил. Сдал ЕГЭ, поступил на истфак — не самый престижный, зато бюджет. Читал запоем, история его увлекала.
На втором курсе влюбился в весёлую Катю. Она обожала тусовки, а Миша их терпеть не мог. Но ради неё таскался по клубам. Бабушка по его заторможенному виду сразу раскусила, что стряслось, вздыхала и ждала у окна. Жалея её, Миша не задерживался допоздна. Кате это не нравилось.
— Уйдёшь сейчас — всё кончено, — заявила она как-то.
Он ушёл. Бежал домой, злясь на бабушку: «Спи себе, я же взрослый!» Телефона у неё не было — «Поздно мне эти штуки осваивать».
В квартире горел свет. «Чего не спит?» — раздражённо подумал он и заглянул в комнату. Бабушка лежала на полу, одна рука неестественно вывернута. Рядом — разлитый чай.
— Бабуль, ты как?! — рванулся к ней.
Она попыталась что-то сказать, но рот кривился, слова не слушались.
— Ты только живи, я сейчас! — он дёрнул телефон.
Скорая примчалась быстро. «Ещё чуть — и поздно было бы», — сказал врач.
Миша корил себя: последние дни бабушка жаловалась на головокружение, пила таблетки горстями. А он был в клубе…
Её увезли. Впервые он остался один. Каждый день нёс в больницу бульон и морс, который Катя варила. Но её хватило ненадолго — скоро она снова пропадала на вечеринках. Они расстались.
Через три недели бабушку выписали. Она двигалась, как муравей по стеклу, одна рука висела плетью, речь стала невнятной. Но Миша научился понимать её мычание.
Теперь он крутился как белка: учёба, магазин, готовка, уборка. Времени не хватало ни на что.
Из поликлиники прислали медсестру — Таню, с толстой русой косой. Казалось, таких уже не делают. Она ловко колола уколы, показывала упражнения для руки. Ругала Мишу за лень:
— Времени нет! И в магазин, и кашу варить… — оправдывался он.
Таня научила его варить кашу без комков.
— У вас отлично получается, — восхитился он.
— Пустяки, научитесь. Завтра приду, позанимаюсь с бабушкой, — она покраснела.
Скоро бабушка стала двигаться лучше, речь прояснилась.
— Без вас мы пропадём, — как-то сказал Миша.
— А вам? — вдруг спросила Таня серьёзно.
— И мне, — честно ответил он.
— Могу заходить после работы, если хотите, — предложила она.
Она стала незаменимой: и с бабушкой занималась, и суп варила. Та стала увереннее ходить, хоть и с палкой.
Мать не появлялась — видно, нового мужа нашла. В последний раз Мише не понравилось, как она замазывала морщины тоннами косметики. Запах её духов теперь раздражал. Таня духами не пользовалась.
Он зашёл к матери, чтобы позвать на свадьбу, но дома её не было. Соседка сказала, что та уехала.
После института Миша остался преподавать. Бабушка окрепла, даже по дому помогала. Денег хватало, и он завёл разговор о ребёнке.
— Он уже есть, — прошептала Таня, краснея.
Мать объявилась, когда у Тани уже округлился живот. Кричала, что сын её неблагодарный, на свадьбу не позвал. Про болезнь бабушки умолчала. Наговорила гадостей и ушла, хлопнув дверью. У бабушки от переживаний случился второй удар. На этот раз не выкарабкалась.
На поминках мать рыдала пьяными слезами: «Мы теперь сироты!» Утром Миша не нашёл ключей.
— Возьми мои, — сказала Таня.
На работе его отпустили — решили, что так скоро после похлен нельзя работать. Дома он увидел грязные следы. Мать рылась в шкафах.
— Ключи украла? — громкоОна обернулась, в глазах мелькнуло что-то похожее на стыд, и Миша вдруг понял, что за всё это время впервые увидел в ней не размалёванную ветреницу, а просто уставшую женщину, которая, возможно, тоже заслуживает своего второго шанса.
