Мы возненавидели её с первого взгляда, как только она перешагнула порог нашей квартиры в Екатеринбурге.
Курчавая, высокая, худая.
Кофта на ней была ничего, но руки не мамины – пальцы короче, толще, сжатые в замок. А ноги тоньше, ступни длиннее.
Мы сидели с братом Артёмом (ему семь, мне девять) и сверлили её взглядами.
Длиннющая Наташа – не Наташа вовсе, а просто бельмо на глазу!
Папа заметил наше недовольство и рявкнул:
– Ведите себя прилично! Совсем обнаглели?
– Она к нам надолго? – капризничал Артём. Ему прощалось – мал ещё.
– Навсегда, – отрезал папа.
По голосу было ясно – он на пределе. А если взорвётся, нам не поздоровится. Лучше не провоцировать.
Через час Наташа собралась уходить. Обулась, и в тот момент, когда выходила, Артём ловко подставил подножку.
Она едва не шлёпнулась в подъезде.
Папа встревожился:
– Что случилось?
– Обувь мешалась, – ответила Наташа, даже не взглянув на Артёма.
– Вечно всё разбросано! Я уберу! – поспешно пообещал папа.
И мы поняли: он её любит.
Выжить её из нашей жизни не получилось, сколько ни старались.
Однажды, когда Наташа осталась с нами без папы, она спокойно, ровным голосом сказала:
– Ваша мама умерла. Так бывает. Теперь она на небесах и всё видит. Думаю, ей не нравится, как вы себя ведёте. Она знает – вы просто вредничаете. Так вы её память не чтите.
Мы притихли.
– Артём, Катюша, вы же хорошие ребята! Разве можно память о маме так хранить? Человек хорош делами. Неужели вам нравится быть ёжиками-колючками?
Постепенно эти разговоры отбили у нас охоту злиться.
Однажды я помогла разложить продукты из «Пятёрочки». Как Наташа меня хвалила! По спине погладила…
Руки не мамины, но… приятно.
Артём заревновал – сам расставил вымытые кружки. Наташа и его похвалила.
А вечером ещё и папе с восторгом рассказала, какие мы помощники. Он так обрадовался!
Её чуждость долго мешала нам расслабиться. Хотелось пустить её в сердце, но не выходило.
Не мама – и всё тут!
Через год мы уже не помнили жизни без неё. А после одного случая и вовсе прикипели к Наташе, как и папа.
… Артёму в седьмом классе доставалось. Тихий и замкнутый, он стал мишенью для Витьки Лаптева – такого же по росту, но в разу наглее.
Тот выбрал его для травли просто потому, что мог.
Лаптевы были полной семьёй, и Витька чувствовал за спиной отца. Тот ему прямо говорил: «Ты мужик – бей первым. Ждать, пока тебя начнут давить, не надо». Вот Артём и стал его жертвой.
Брат приходил домой и молчал. Ждал, что само рассосётся. Но так не бывает. Обидчики наглеют от безнаказанности.
Лаптев уже открыто бил Артёма – сколько раз проходил мимо, столько раз толкал в плечо.
Я вытянула из него правду с трудом, когда заметила синяки. Он считал, что мужчины не должны грузить проблемами старших сестёр.
Мы не знали, что Наташа стояла за дверью и слушала.
Артём умолял не говорить папе – будет хуже. И чтоб я не лезла к Витьке царапаться. А мне так хотелось! Готова была порвать того за брата!
Папу втягивать тоже не хотелось – он бы сцепился с отцом Лаптева, а там и до тюрьмы недалеко…
На следующее утро Наташа под предлогом похода в магазин проводила нас в школу и тайком попросила показать Лаптева.
Я показала. Пусть знает, гад!
А дальше было нечто фантастическое.
Во время урока литературы Наташа вежливо постучала в класс – вся такая ухоженная, с маникюром – и сладким голосом попросила Витьку выйти: «У меня к вам дело».
Учительница отпустила, ничего не заподозрив. Пацан тоже спокойно вышел, решив, что она новый организатор. Должен был получить гвоздики для возложения к памятнику.
Наташа схватила его за шиворот, приподняла и прошипела:
– Тебе чего от моего сына надо?
– От какого сына? – опешил он.
– От Артёма Соколова!!
– Ничего…
– Вот пусть так и будет! Если ещё раз тронешь его, подойдёшь или даже взглянешь косо – я тебя, гадёныша, прибью!
– Тётя, отпустите… – запищал Лаптев. – Я больше не буду!
– Исчезни! – поставила она его на место. – И попробуй кому-то рассказать. Я твоего отца посадлю за воспитание будущего уркагана! Понял? Учительнице скажешь, что я соседка – ключ просила! А после уроков извинишься перед Артёмом! Я проверю…
Он шмыгнул в класс, поправляя рубашку. Пробормотал что-то про соседку.
… Больше он на Артёма даже не смотрел. Извинился в тот же день – коротко, нервно, но извинился.
– Папе не говорите, – попросила Наташа. Но мы не сдержались – рассказали.
Он был в восторге.
Потом она и меня на путь истинный наставила.
В шестнадцать меня накрыла глупая влюблённость – гормоны затмили разум. Стыдно вспоминать! Ну ладно, признаюсь: связалась с вечно пьяным баянистом из местного ресторана. Он несёт моим наивным ушам про «музу», а я таю, как снег на солнце. Первый мужчина в жизни…
Наташа сходила к нему и спросила прямо:
– Ты хоть иногда трезвеешь? И на что жить собираетесь?
Если бы у него был внятный план, она «рассмотрела бы возможность». Но одной закопчённой однушки для серьёзных намерений было мало.
Он был младше её на пять лет, а меня старше на двадцать. Наташа с ним не церемонилась.
Его ответы я не буду приводить, но стыдно мне не было никогда так, как тогда. Особенно после её слов: «Я думала, ты умнее».
На этом моя «любовь» закончилась – грязно и некрасиво. Но до тюрьмы (ни для баяниста, ни для папы) дело не дошло. Наташа вовремя вмешалась…
Прошли годы. У нас с Артёмом свои семьи, где главное – любовь, уважение и умение сказать правду, если близкий не прав. Всё это – от Наташи.
Нет на свете женщины, которая сделала– лучшей мамы, чем она, не найти, даже если обойти всю нашу необъятную страну от Калининграда до Владивостока.
