—Мама, ну хватит уже нравоучений! Мы с Артёмом ребенка планировали лет через пять… В крайнем случае через три! Сейчас столько дел: работа, путешествия, Турция наконец. Какой сейчас ребенок, мам?! — В голосе дочери звенело такое раздражение, что Ольга Николаевна поспешила свернуть разговор.
Молодые, красивые, с наполеоновскими планами. И вдруг — две полоски.
—Дочка, обещай, что ничего не решаешь, пока не съездим в Тихвин… — тихо попросила мать.
***
Сколько Таня себя помнила, день рождения матери всегда отмечали в Тихвине, хоть девочка и не видела в этих поездках ничего особенного: тихий ужин при свечах, утром — монастырь.
—Пап, ну почему мы каждый раз тащимся в эту глушь? Здесь же скучища!
—Без Тихвина не было бы ни тебя, ни мамы… да и меня, пожалуй. Поняла? — Поняла, — буркнула дочь, хотя не поняла ровным счетом ничего.
А в этом году отца не стало — сердце. Глядя, как мать дни напролет плачет в закрытой комнате, Таня сама предложила съездить в Тихвин.
—Танюша, я думала, ты ненавидишь это место.
—Я люблю тебя, мам… Поедем только вдвоём: Артёма с работы не отпустят.
***
Зной спал, и в воздухе повисло что-то зыбкое, словно в детской сказке. Ольга вышла на крыльцо, вдохнула терпкий аромат скошенной травы и зрелой малины.
—Жаль, Серёжа этого не видит…
—Мам, помнишь, как мы с папкой торт тебе пекли? Мука везде была: на кухне, в сенях, даже в бане… А ты не ругалась — рассмеялась и сказала, что попали в зимнюю сказку, — Таня улыбнулась и накинула матери шаль на плечи.
—Дочка, мне нужно поговорить с тобой… о твоём положении.
—Уб.ить нельзя оставить… — Таня закатила глаза. — Мам, не начинай, мы с Артёмом всё решили. Наш выбор — свобода!
—Доченька, дай мне договорить… — Ольга Николаевна почувствовала, как горло сжимает спазм, а в глазах темнеет. — Ты ведь знаешь, что ты поздний ребёнок. Врачи мне рожать запрещали. На сто процентов я должна была умереть в родах.
—Мам… — Таня обняла мать, ощущая, как та дрожит.
—Не перебивай… Когда Сергей узнал, что я беременна, с ума сходил, даже курить начал. Он детей безумно хотел, но и меня любил больше жизни. Сразу сказал — без меня ему не жить. Тогда моя подруга Людмила позвала нас в Тихвин. Я ехала проститься… да и мужа подготовить. Решение уже приняла — ты будешь жить вместо меня.
—Ты ради меня… — Таня задышала прерывисто, сжимая кулаки.
—Решение приняла, а как сказать — не знала. Ходила в монастырь, к Матронушке, совета просила.
И вот однажды иду обратно, а у соседей сарай полыхает. Вижу — собака в огонь кинулась, выскочила, бросила к моим ногам щенка, опять рванула внутрь. Перекрытия рухнули… А она выползла с ещё одним, вся обгорелая, глаза заплыли. К щенкам подползла, тычется носом, проверяет. Поняла, что не всех спасла, и опять в огонь. Через пять минут вытащила третьего, положила передо мной, лизнула мою мокрую щёку… и затихла.
Сергей подбежал, а я реву, щенков к груди прижала. Больше он меня ни о чём не спрашивал. Понял — рожать буду. Только глаза у него красные были до самых твоих родов.
Ты родилась в срок, здоровенькая. Врачи руками разводили, говорили — чудеса ещё бывают, — глаза матери заблестели, морщины разгладились.
—Мам, почему ты мне этого никогда не рассказывала?
—Не знаю… Видно, время не пришло.
***
Ровно через год Таня с Артёмом подарят Ольге Николаевне маленький дом в Тихвине. Дочь будет сидеть на крыльце, прижимая к груди крошечного Ванюшку.
—Мам, это наш с Артёмом самый важный проект… наше счастье. Страшно подумать, что я могла потерять самое дорогое ради какой-то мифической свободы.
Ольга Николаевна загадочно улыбнётся и шёпотом скажет кому-то невидимому:
—Не зря прожили жизнь на этой земле…
