– Опять Гришка храпит! – с досадой подумала Светлана. Она отодвинула руку мужа, на которой лежала, и перевернулась на другой бок.
Взглянув на телефон, она отметила про себя – уже второй час ночи.
– Всё, не засну я теперь, а завтра на работу, – злилась Света. – Опять буду клевать носом. Конечно, вставать рано не надо – вторая смена, но всё равно… Не двадцать же лет, когда можно хоть всю ночь танцевать, а утром – хоть бы что. И это не те времена, когда, вернувшись со свидания под луной, не спишь до утра, пытаясь вспомнить каждое его слово. Хотя, если честно, ничего, кроме пары фраз, в голове и не остаётся, а на губах – дурацкая улыбка. И его лицо – кадр за кадром, близкое, родное… Серые глаза – добрые, ясные, без подвоха…
А Григорий, словно ничего не происходит, громко вздохнул во сне и продолжил мирно посапывать.
– Что же делать? Может, договориться спать в разных комнатах? – размышляла Светлана.
От нечего делать она начала перебирать в голове старые обиды на мужа. Ей казалось, что их накопилось столько, что хватило бы на целый товарный поезд и ещё пару тележек из «Ашана».
Что ею двигало? Обида? Злость? Разочарование? Кто знает…
– Дети выросли. Остались мы вдвоём. Вроде бы всё хорошо, но… что-то не так. Но что? – тревожные мысли сверлили мозг тупым сверлом, и теперь их не выгонишь оттуда никаким веником.
В темноте Света разглядывала спящего супруга. Он тихо похрапывал и не подозревал, что попал под пристальный взгляд жены, которая в ночной тишине выискивает все его недостатки, умножает их на два, забыв поделить на ноль. Хотя где-то в глубине души шевелились школьные знания: на ноль делить нельзя. В чужом глазу – даже соринку разглядишь, правда?
– Совсем поседел. Да и лишних килограммов прибавилось. Морщины, будто реки на карте, пролегли по лбу, выдавая возраст, пережитые трудности, болезни… А ведь каким красавцем был!
– И уже не радуется мне, как раньше. Раньше, стоило мне войти с работы, выбегал в прихожую, снимал пальто, целовал – даже не спрашивал, как дела. А теперь чай пьёт – так прихлёбывает, что аж бесит! Грязные вещи прячет, а я, дождавшись, пока уснёт, тут же кидаю их в стиралку. Утром кладу чистые – а он недоволен! Говорит:
– Я ещё не привык к старым рубашкам, а ты новые подсовываешь! Верни мои! – накручивала себя Света.
– Конечно, обижал он меня. И не раз. И кризисы в отношениях были, и ссорились, и мирились. А уж от его родни мне досталось! Они считали, что я Грише не пара. Даже на свадьбе поздравляли одного его, а я стояла рядом, как мебель. Дошло до смешного – его тётки даже мои сапоги и платья считали, а в глаза называли транжиркой! Хотя я всегда работала, и вещей у меня было – раз-два и обчёлся, да и те дешёвые. Подруга шила мне по журнальным выкройкам. А Гриша даже не заступался, только твердил:
– Не обращай внимания, лапушка. Они просто завидуют. Ты выше этих бабских дрязг.
– А вот самое болезненное, – продолжала мысленный монолог Светлана. – Заболела наша дочка, Лизонька. Серьёзно. Я с ней все больницы объездила, пока врачи наконец диагноз поставили! Поехали мы в Москву на обследование. Я ночей не спала, боялась худшего. А Гриша, казалось, был спокоен. Молчал. Не обнял, не сказал:
– Всё будет хорошо, родная.
Но не сделал этого. Мы отдалились. Казалось, что стали чужими.
А потом, когда всё позади было, плакали вместе, просили прощения и прощали…
– А как он за мной ухаживал! Да что там – как мы познакомились! Шла я по незнакомой улице, ревела. Домой идти не хотелось. Дождь лил как из ведра, зонта не было – промокла насквозь. Юбка прилипла к ногам, еле шла. А горе-то какое!
Училась я тогда в институте. Лето, сессия. Девчонки решили преподавателям подарки купить – цветы, конфеты, бутерброды. Денег надо – пять рублей с человека. У меня таких не было. Мать наотрез отказалась дать, сказала:
– Подхалимством заниматься нечего. Лучше книжки почитай.
А я и так всё знала. Стипендию, повышенную за отличную учёбу, я отдавала маме, а она мне выдавала рубль на три дня – на столовую. Больше ни копейки! Жила я дома, проездной был – зачем лишние деньги? Так родители считали. Хотя… научили экономить.
И вот иду я, вся в слезах, злюсь на весь мир. Где взять пять рублей? Завтра старосте отдать надо, а у меня – два рубля и тридцать пять копеек. Тридцать пять – потому что в столовой сегодня не ела, голодная. Бабушка Люба пенсию получит только через неделю. Она мне два рубля дала – больше не могла.
И вдруг над моей головой раскрылся зонт! Чёрный, с деревянной ручкой.
– Девушка, что вы одна по тёмным улицам шляетесь? Да ещё под дождём! – услышала я мужской голос.
– Да какое вам дело! Отстаньте! – огрызнулась я.
– Просто хочу предложить платок. Чистый. Дайте хоть слёзы утереть, – мягко сказал парень.
Тогда я ещё не знала, что его зовут Григорий.
Достал он из кармана платок – большой, белый, в синюю клетку. Этот платок до сих пор лежит у нас в комоде. Пахло от него… чем-то мужским, дорогим. Может, именно на запах я и повелась?
Платок я потом выстирала. Храню как реликвию – память о том дне.
– Как он догадался, что я плачу? Дождь же лил как из ведра, – размышляла Света. – Слёз и не видно было…
– Сердцем почувствовал, – признался потом Гриша. – Как я мог оставить такую красавицу одну под дождём?
– Как вас зовут, прелесть? – спросил он тогда.
– Светлана, – буркнула я.
– А я – Григорий. Значит, познакомились. Света, пойдёмте в кафе. Там тепло. Угощу чаем с пирожным. Расскажете, что случилось. Не бойтесь – я, как истинный офицер, дам слово, что тайну сохранИ тогда, впервые за много лет, Светлана поняла, что самое ценное – это не идеальные отношения, а те самые, простые и настоящие, которые прошли через годы, ссоры и примирения, и остались такими же крепкими, как в тот дождливый вечер, когда он протянул ей свой платок.
