— Матушка, я больше не в силах так существовать, — Ольга стояла у замерзшего окна, глядя на свинцовое московское небо.
— Это как же не в силах? — Марфа Степановна всплеснула натруженными руками, и морщины на её лице задвигались от негодования. — Тридцать лет прожила, а теперь вдруг не можешь? Совсем разум потеряла? О чём думаешь?
Ольга горько усмехнулась. О чём она думает? О бесконечных ночах, когда ждала мужа с его «деловых ужинов». О презрительных взглядах, которыми он одаривал её за щами. О том, как обзывал «засидевшейся клушей» при друзьях, а потом смеялся — надо, мол, понимать шутки.
— Думаю, что хочу, наконец, пожить для себя, — тихо произнесла она.
— Для себя?! — мать фыркнула. — А обо мне ты подумала? Куда я денусь? На мои копейки только хлеб купить! Алексей нас обеих содержит, между прочим.
Ольга почувствовала, как в горле застрял ком. Вечно так — заикнётся о себе, а мать тут же счёт предъявляет. Долг, обязанности, вина — кандалы, которые она тащит через всю жизнь.
— Я работу нашла, мама. В контору бухгалтером.
— Как?! — Марфа Степановна опустилась на табурет, схватившись за грудь. — Так вот куда ты по вечерам пропадала? Втихомолку решение приняла?
— Я не обязана…
— Обязана! — вскричала мать. — Я тебя растила, кровь из носу зарабатывала! Жизнь тебе отдала! А ты теперь всё рушить собралась? Из-за чего? Из-за дури своей?
В прихожей хлопнула дверь — вернулся Алексей. Его тяжёлые шаги гулко отдались в тишине. Ольга стиснула кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.
— О чём спор, мои прекрасные? — его голос, как всегда, лился мёдом при чужих. — Марфа Степановна, вы так орёте, что домовые разбегутся.
— Твоя жена с катушек слетела! — мать тут же переключилась на зятя. — Работу нашла, разводиться собралась!
Алексей медленно повернулся к Ольге. В глазах мелькнуло что-то холодное, змеиное.
— Да-а? — протянул он. — И давно ты эту глупость задумала, родная?
Ольгу пробрала дрожь. Этот тон она знала слишком хорошо — слащавый, но с ледяной нотой. Предвестник бури.
— Не задумала, Алёша. Решила, — её собственный голос удивил её твёрдостью.
— Решила она! — мать заломила руки. — Алексей, да вразуми ты её! Климакс, что ли, голову ей заморочил?
— Мама! — Ольга резко обернулась. — Хватит! Мне пятьдесят, я не дурочка капризная. Я просто больше не хочу…
— А чего ж ты не хочешь, солнышко? — Алексей шагнул ближе, улыбка не дотягивалась до глаз. — Квартира не нравится? Машина? Бриллиантиков мало?
— Хватит, — Ольга отступила к окну. — Ты прекрасно знаешь, в чём дело.
— Ах, в той юбке из бухгалтерии, что ты его с ней видела? — встряла Марфа Степановна. — Пустяки! У всех мужиков зазнобы есть. Терпи, как все бабы терпят!
Ольгу будто током ударило. «Терпи». Сколько раз она слышала это слово? Терпи, когда унижают. Терпи, когда изменяют. Терпи, потому что так положено, потому что «все так живут», потому что «мать не бросишь».
— Слушай, родная, — Алексей развалился на кресле, закинув ногу на ногу, — давай без иллюзий. Ты же понимаешь, что одна пропадёшь? Кому ты в твои годы нужна?
— Не нужна? — Ольга вдруг рассмеялась, и от этого смеха мать вздрогнула. — Точно, Алёша.
Всю жизнь ты мне это внушал. Что я никто, что ничего не стою, что должна благодарить за твоё внимание.
— Деточка, — мать потянулась к её руке, — ты сама себя накручиваешь…
— Нет, мама, — Ольга мягко, но твёрдо высвободилась. — Впервые за много лет я всё вижу ясно. И ухожу.
— Никуда ты не уйдёшь, — прошипел Алексей, сбросив маску добродушия. — Забыла, на кого квартира записана? Кто матери твоей лекарства покупает?
— Ну вот и правда вылезла, — Ольга почувствовала странное спокойствие. — Даже при маме не сдержался.
— Оленька, родная, — Марфа Степановна схватилась за сердце, — ты ж меня не оставишь? Куда ты пойдёшь?
— Есть у меня угол. Снимаю уже неделю.
— Как?! — в унисон ахнули мать и муж.
— Да, вот так. Маленькая, на окраине. Зато моя.
Алексей фыркнул:
— И на какие деньги собралась жить? На гроши бухгалтерши-самоучки?
— Я не самоучка, — тихо ответила Ольга. — Курсы окончила, аттестат получила. И должность мне хорошую дали.
— Предательница! — вдруг завопила мать. — Я тебя растила не для того, чтобы ты в сорок лет по чужим углам болталась! Что люди скажут?
— Люди, люди… — Ольга покачала головой. — Всю жизнь ты озабочена чужими мнениями. А моё тебя никогда не волновало.
Она направилась в спальню, достала заранее собранный чемодан. Алексей перегородил путь:
— Стоять! Никуда ты не пойдёшь!
— Отойди, — голос Ольги стал стальным. — Заявление на развод уже подала. И не вздумай давить — у меня записи твоих угроз и все квиточки с гостиниц. Думаешь, твоим компаньонам понравится скандал?
Алексей побледнел. Она никогда не видела его таким растерянным.
— Ты… блефуешь.
— Проверь, — Ольга слабо улыбнулась. — Двадцать пять лет молчала. Всё копила. Думал, я слепая? Нет, милый. Просто ждала, пока дети на ноги встанут.
— Дети! — встрепенулась Марфа Степановна. — Вот именно! Что они-то скажут? Срам на весь род!
— Они знают, мама. Говорила с ними на прошлой неделе. Знаешь, что Варя сказала? «Мама, я так рада, что ты наконец решилась».
В комнате повисло тяжёлое молчание. Марфа Степановна опустилась в кресло, беззвучно шевеля губамиОни сидели за чаем, за окном падал снег, и Ольга наконец почувствовала, что начинает жить не для других, а для себя — пусть поздно, но всё же непоправимо счастливо.
