Вечерний свет струился сквозь тюль, как растопленный мёд. Марина поставила на стол две тарелки с борщом и краем глаза глянула на часы. Восемь. Иван обещал быть к семи, но его обещания в последнее время стоили дешевле деревянного рубля. Марина набрала номер мужа — абонент вне зоны действия сети. Вздохнув, она убрала одну тарелку в холодильник. Опять ужин в одиночестве, как в студенческой общаге.
Со стороны их семья казалась образцовой. Больше десяти лет вместе, трёхкомнатная в центре Москвы, стабильный доход. Друзья завидовали, вздыхая о своих семейных бурях. Самое забавное, что Марина и сама в это верила. До недавнего времени.
Всё началось с мелочи. В феврале Иван впервые за десять лет забыл про их годовщину. Вечером Марина спросила прямо:
— Ты вообще помнишь, какой сегодня день?
— Четверг, — буркнул Иван, уткнувшись в телефон.
Марина промолчала, ушла в комнату, глотая комок в горле.
Потом пошли тревожные звоночки: Иван стал задерживаться на «совещаниях», отвечал односложно, смотрел куда угодно, только не на неё. «Дела горят», — говорил он, а Марина верила его уставшим глазам, хоть и чувствовала подвох. Постепенно вечера в одиночестве и лишняя котлета в холодильнике стали привычкой.
В середине марта Марина заметила перемены: новая стрижка «полубокс», рубашки за 15 тысяч, странный парфюм с нотками дорогого безвкусия.
— Что, стиль сменил? — спросила она, играя вилкой.
— На работе теперь дресс-код, — пробормотал Иван, но в его глазах мелькнул испуг, как у школьника, пойманного на списывании.
А потом случился ТОТ вечер. Телефон Ивана пискнул, пока он мылся в душе. Марина прошла мимо, но имя на экране врезалось в память:
«Л».
И сообщение: «Как обычно в семь?»
Дальше она не читала. Женская интуиция — штука точнее спутниковой навигации. В тот вечер Марина позвонила подруге Кате, которая выдала сакральное: «Либо режь правду-матку, либо решай, готова ли ты жить с мыслью, что он ходит налево».
В апреле пазл сложился окончательно. Иван стал вежливым, отстранённым, будто квартирант, который вот-вот съедет. В тот самый вторник Марина пришла с работы раньше. Иван вошёл в семь, увидел её и застыл, как в игре «Замри-отомри».
— Надо поговорить, — сказал он, будто читал сводку новостей.
Марина кивнула.
— Я ухожу, — выпалил Иван. — У меня другая. Я её люблю.
Всё. Три фразы — и десять лет в труху.
— Лена? — спросила Марина.
Иван вздрогнул.
— Давно?
— Три месяца, — он смотрел в окно. — Это… серьёзно.
— Ладно, — Марина встала. — Но запомни: обратной дороги нет. Сегодня спишь здесь, завтра чтоб твоих тапок тут не было.
Рыдать она начала только ночью, в подушку. Утром Иван собрал вещи и ушёл, оставив связку ключей на тумбочке. Квартира будто вымерла, но Марина, к своему удивлению, почувствовала облегчение. Воздух очистился от лжи.
Прошло две недели. Марина закопалась в работе, пока не столкнулась в кафе с Димой, коллегой Ивана.
— О, привет! Как Иван?
— Ты что, не в курсе? Его три недели назад уволили. Проект провалил.
— Странно, — нахмурилась Марина.
— Да Лена, видать, голову ему заморочила, — Дима брякнул и тут же схватился за язык.
— Вы с Леной давно знакомы? — Марина подняла бровь.
— Со школы, — выдавил Дима и тут же ретировался, будто его подожгли.
Через два дня правду выложила Надя, бухгалтер из компании Ивана:
— Там подстава, Марин. Дима давно метил на его место. Лена — его подруга детства. Она специально Ивана окрутила, чтобы он файлы слил, а потом Дима его под нож пустил. Теперь он начальник отдела, а Иван — крайний.
Той же ночью в дверь позвонили. На пороге стоял Иван — осунувшийся, с глазами, как у битого пса.
— Привет. Можно переночевать? Больше негде.
Марина молча пропустила его.
— Диван свободен.
Утром Иван признался: «Лена слилась, как только меня уволили. Деньги кончились».
— Лена и Дима. Старые друзья, да? — спросила Марина.
Иван побледнел. — Ты знаешь. Меня кинули. Я сам дурак. Всё сам профукал.
— Можешь пока остаться. На диване. Но не обольщайся — я ничего не забыла.
Так и зажили. Иван — в зале, Марина — в спальне. Он не лез, молча мыл полы, чинил кран, иногда готовил. Стал другим — тихим, будто весь сдулся.
Прошло два месяца. Иван устроился в мелкую контору, Марина записалась на курсы флористики. Как-то вечером он принёс коробку с её любимыми эклерами.
— Спасибо, — сказала Марина. — Но это не значит, что мы снова вместе. Просто я люблю эклеры.
— Я знаю, — кивнул Иван. — Не надеюсь.
Через неделю Марина сама накрыла стол на двоих. Впервые за сто лет они ели вместе. Боль потихоньку притупилась.
Прошёл ещё месяц. Марина сидела на балконе, когда подошёл Иван.
— Всё думаю, — начал он, — есть ли шанс, что ты когда-нибудь поверишь мне снова.
Марина помолчала, глядя на звёзды.
— Не знаю. Доверие — как хрустальная ваза: склеить можно, но трещины всё равно видны. Но я больше не хочу жить в прошлом.
— То есть…
— То есть никаких гарантий, — перебила она. — Может, когда-нибудь я смогу простить. А может, и нет. Но теперь решать только мне.
Марина вдруг поняла, что впервые за долгое время стоит на своих ногах. Не на чьих-то обещаниях, а на собственной земле. И это чувство стоило всех слёз. Что бы ни было дальше, она останется собой. Новой собой — той, что нашла через боль и предательство. И это было главное.
