Любовь сквозь скрип зубов
Татьяна Ивановна стояла у окна и наблюдала, как её соседка Нина Георгиевна развешивает бельё во дворе. Каждое движение казалось ей умышленно медленным — будто Нина специально тянет время, чтобы подольше покрасоваться перед чужими окнами.
«Опять эта пава вырядилась», — проворчала Татьяна Ивановна, сжимая в руке край занавески. «Наверное, воображает, будто весь двор за ней глаз не сводит.»
Нина Георгиевна меж тем расправляла на верёвке простыни, напевая что-то из «Иронии судьбы». Она была на три года младше Татьяны Ивановны, но выглядела свеже своих шестидесяти. Волосы — всегда в аккуратной бабетте, платья — с отутюженными стрелками, туфли — блестят, как новые. И эта её привычка держать спину ровно, будто проглотила аршин… вызывала у Татьяны Ивановны желание скрипеть зубами, как несмазанная дверь.
Они жили в соседних «хрущёвках» уже тридцать лет, и все эти годы между ними тлела странная, беспричинная война. Началось с ерунды — Нина как-то заметила, что Татьяна неправильно сажает герань на подоконнике. Попыталась подсказать. Татьяна восприняла это как дерзкое вторжение в свои владения.
«Сама разберусь, куда что сажать!» — огрызнулась она тогда. «Не учите меня жить!»
«Да я просто хотела помочь», — растерянно ответила Нина. «У моей сестры в Подмосковье такая же цвела — загляденье!»
«Не нужна мне ваша помощь!» — отрезала Татьяна Ивановна и демонстративно хлопнула форточкой.
С тех пор они здоровались сквозь зубы, а чаще делали вид, что не узнают друг друга. Татьяна Ивановна в каждом жесте соседки видела скрытый умысел. Когда Нина покупала новую шаль — это, конечно, чтобы покрасоваться. Когда пекла ватрушки, запах которых стоял во всём подъезде — явно назло, мол, смотрите, какая я хозяюшка.
«Мам, ну что ты к ней придираешься?» — спрашивала дочь Ира, когда приезжала из Питера. «Нормальная же тётка, что ты в ней нашла?»
«Ты её не знаешь», — хмуро отвечала Татьяна Ивановна. «Она только с виду такая паинька, а на самом деле… Помнишь, как у Петуховых хомяка стащила?»
«Мам, хомяк сам сбежал! Они его в картонной коробке держали, а она подобрала, клетку купила. Это не кража!»
«Ага, конечно! Всё она делает правильно, прямо Мать Тереза!» — Татьяна Ивановна злобно хлопнула холодильником.
Между тем Нина Георгиевна страдала не меньше. Она искренне не понимала, чем заслужила такую неприязнь. Пыталась загладить вину — носила варенье, предлагала помочь донести сумки. Но Татьяна каждый раз отмахивалась.
«Спасибо, не надо», — отвечала она ледяным тоном. «Сама управлюсь.»
Варенье даже не брала, говорила, что диабет. Хотя Нина прекрасно видела, как та покупает в «Пятёрочке» шоколадки.
«Не пойму я её», — вздыхала Нина в телефонной трубке сестре. «Вроде и не делала ей ничего, а она смотрит, будто я тараканов к ней подбрасываю. Может, я правда что-то не то сказала?»
«Да отстань ты от неё», — отвечала сестра. «Люди как автобусы — не со всеми по пути.»
Но Нине было тяжело от этой вечной холодности. Она любила поболтать с соседями, обсудить цены на гречку, а тут рядом живёт женщина, которая смотрит на неё, как на врага народа.
Однажды морозным вечером Нина шла из магазина. Сумки оттягивали руки, а тротуар был как каток. Она поскользнулась и растянулась на снегу, рассыпав покупки. Коленку отбила так, что встать не могла.
«Ой, мамочки!», — простонала она, пытаясь поймать укатившуюся банку сгущёнки.
В этот момент из подъезда вышла Татьяна Ивановна. Увидела происходящее и замерла. В голове мелькнуло: «Пусть полежит, зазнайке и так сойдёт». Но тут же стало стыдно. Женщина лежала в сугробе, дрожала от холода.
«Вставайте», — Татьяна протянула руку. «Осторожнее, не торопитесь.»
Нина ухватилась за её ладонь и с трудом поднялась.
«Спасибо вам», — прошептала она. «Коленку, кажется, разбила.»
«Сначала соберём ваши макароны, потом разберёмся», — Татьяна молча начала подбирать рассыпавшиеся продукты. «Йод дома есть?»
«Должен быть…»
«Смажьте хорошенько. И лёд приложите, чтоб не распухло.»
Они собрали покупки, и Татьяна помогла донести их до лифта.
«Спасибо ещё раз», — повторила Нина, нажимая кнопку. «Не знаю, что бы без вас делала.»
Татьяна лишь кивнула и отвернулась.
Но весь вечер её не отпускала мысль — почему в глазах Нины было столько удивления? Будто та не ожидала от неё помощи.
«А что она думала?» — размышляла Татьяна, заваривая «Принцессу Нури». «Что я зверь какой-то? Какая я в её глазах?»
Утром она услышала, как Нина ковыляет по лестнице. Лифт снова не работал, а в магазин надо было. Татьяна выглянула в коридор.
«Нога как?»
«Болит, но терпимо. Спасибо за вчерашнее.»
«Да ладно», — Татьяна помолчала. «Вы куда? Если в магазин, я сама собиралась…»
Нина растерянно посмотрела на неё.
«Вы правда не против? Вот список», — она протянула исписанный листок. «И деньги…»
«Какие деньги? Обойдёмся», — Татьяна взяла список. «Молоко, хлеб, сметана… Понятно. Что-то ещё?»
«Нет, спасибо.»
Когда Татьяна вернулась, Нина встретила её с пирогом.
«Это вам. Вчера пекла — с вишней.»
«Мне не надо», — автоматически начала Татьяна, но спохватилась. «То есть… спасибо. Люблю с вишней.»
Они стояли на площадке, и обеим было неловко. Столько лет враждовали, а теперь — пирогами обмениваются.
«Заходите, чайку попьём», — неожиданно предложила Нина. «Раз уж пирог дала.»
Татьяна хотела отказаться, но что-то заставило её кивнуть.
Квартира Нины оказалась уютной — те же «хрущёвские» метры, но обставлено с душой. На подоконниках — фиалИ пока они пили чай с этим самым вишнёвым пирогом, обе вдруг осознали, что настоящая дружба, оказывается, может начаться даже после тридцати лет соседской войны, если вовремя перестать вести себя как две упрямые козы на узком мосту.