— Ты уж хоть спасибо промолвил! — Пелагея Семёновна швырнула мокрую тряпицу на стол. Пол скрипнул под её тяжёлыми шагами.
— Мамааа, опять за своё? — Дмитрий даже не глянул с экрана телефона, голос хриплый от раздражения. — Я занят, по сто раз сказывала!
— Какой занят! — Пелагея хлопнула ладонью по столешнице, гулко разлетелось эхо по кухне. — Скоро сорок стукнет, а всё как сопливый школяр! Съезди к Марфе Тимофеевне, скучает по тебе. Звонила, скрипит весь — нездоровится старухе.
— Мам, через полчаса важная встреча! — Дмитрий наконец поднял глаза, взгляд упёрся в усталые морщины матери. — Вечером, погоди! Завтра!
— Завтра, послезавтра… — Пелагея рухнула на стул напротив, слышно вздохнула густым вздохом. — Восемьдесят три года старухе прожить, а внук всё отмахивается. Думаешь, их много осталось?
— Не заводи эту песню снова! — Дмитрий вскочил, судорожно запихивая телефон в карман пиджака. — Работаю! Деньги гребу! Не то что некие, что только пилить умеют!
Мать вздрогнула от натужной злости в голосе сына, но сдержалась. Привыкла к этой черствости, особенно коль зашла речь о семье.
— Добро, — тихо сдалась она. — Сама двинусь до неё. Беда одна — мотор в сервисе, а попуткой часа два крючит… Грязь да колдобины.
— И что? — Дмитрий напяливал дорогую куртку. — Поедешь на автобусе, не велика беда! Такси вызови!
— Слишком накладно, Димка. Пенсионные копейки ведомы тебе.
— Ве-до-мы! — Он уже метнулся к дверям. — Договорились потом, мам? Я в огне!
Дверь захлопнулась с грохотом. В кухне повеяло запахом щей, варившихся для сына. Он и ложки не коснулся. Пелагея прильнула к окошку. Видела, как Дмитрий втиснулся в сияющую новенькую иномарку. Гордился этим железным конем, взахлёб хвалился перед приятелями. А мать отвезти к старухе — минутное дело — времени не нашлось.
Достала из сумочки поношенный кошелёк, перебрала купюры. Такси до Покровского — копейка в рубль. Автобусом.
Связала узел с гостинцами для свёкрухи, платком подвязала голову потуже и вышла в слякоть. До остановки — семнадцать минут пёхом. Пелагея шла медленно, останавливаясь перевести хрипловатое дыхание. Сердце в последнее ёкало, но к врачу — ни ногой. Растрат жалко, да и дня свободного днём с огнём.
Сидела на холодной лавке почти час. Автобус подошёл битком набитый, Пелагея протискалась внутрь с трудом. Два часа тряски да с пересадкой. Пацаны в наушниках, в смартфоны уткнулись. Никто не почёл местом старуху.
Добралась до Покровского наконец. Домик Марфы Тимофеевны стоял на отшибе, сад запущенный обступил его. Пелагея отперла скрипучую калитку, пробралась к крылечку.
— Марфушка! Я, Пелагия! — постучала ладонью, голос дрогнул.
Дверь открылась неспешно. Агафья Тимофеевна — свёкровь Пелагеи — предстала на пороге, опираясь всем весом на клюку. Выглядела иссохшей, как тростинка с прошлой встречи.
— Пелагеюшка! Родименькая! — свет просиял на её лице. — Милости проси, милости!
— Как самочувствие, ненаглядная? — Пелагея прижала старуху осторожно, поцеловала в морщинистую щёку. — Одно худо на тебя глянуть. Кожа да кости.
— Да что тут рассказу… — Агафья повела её в горницу. — Ни глазу,
За окном машины мелькали увядающие берёзки, а Игорь, сжав руль, вдруг понял, что завтра опять будет некогда — работа важнее, и навещать бабушку он так и не доехал.
