– Не нужна мне такая дочь! – кричала Валентина Петровна, тряся в воздухе зыбким листом. Он дрожал, как осиновый лист. – Позорище на всю родню! Как людям-то в глаза смотреть буду?
– Мамочка, уймись, прошу, – молила Нина, застыв у кухонной двери, глаза её как маки после дождя. – Поговорим по-хорошему.
– О чём?! – Голос матери взвился до небес. – Универ бросила, работу путную не сыщешь, а теперь вот это! С кем-то спуталась, на всю лестничную площадку срам!
Из соседней двери, как мышь из норки, тетка Глаша высунулась, уши навострив. Валентина Петровна уловила её любопытный взор. Вмиг стало так жарко, что со лба скатилась невидимая капля. Кислорода будто не стало.
– Глядишь! Уже вся общага зудит! – Бросила листок на стол. Желтый свет лампочки под потолком замигал тревожно. – Четверть века тебя в люди ставила, лучшие куски отдавала, а ты вот чем платишь?!
Нина наклонилась, подняла бумагу. Ладони дрожали мелкой дрожью. Это было заявление. С его фамилией. Родословная перевернутая.
– Мам, но я же счастлива, – голос её звенел, словно тонкое стекло. – Олег он хороший… любит меня…
– Хороший?! – Смех матери вырвался коротким, жёстким, гневным. – С разводом, с ребёнком на руках, без постоянного заработка, старше тебя на десяток лет! Да альфонс голый!
– Неправда! Леша работает! Автосервис у него свой…
– Сервис! – фыркнула она, и воздух затрепетал. – Гаражник! Гараж-то захудалый! Ты что, всю жизнь под вонь бензиновой да под смазку жить собралась?
Нина опустилась на стул. Ноги стали ватными, как в сонном параличе. Репетировала дни напролёт слова, но все пошло по кривой дорожке, как сон кошмарный.
– Мам, я уже не дитё малое. Мне двадцать пять.
– Вот именно! – вскричала Валентина Петровна, и чашки в буфете зазвенели. – В твои года я уже с отцом твоим жила, на заводе гайки крутила, жилищку получали. А ты что? Шляешься неизвестно где, с неизвестно кем!
– Папа ж нас покинул, – проронила Нина тише шепота и тут же куснула язык. Слово повисло тяжёлым камнем.
Лицо матери сделалось белее мела на стене.
– Как смеешь?! Папа твой в аварии погиб! Сам не уходил!
– Прости, мам, я не то…
– То самое! – Мать заходила по кухне, как медведица по клетке, тени за ней тянулись длинными языками. – На мои грабли наступаешь? Одна с ребёнком в пяльцах остаться? Твой Олег один очаг уже расколотил!
– Они по обоюдному разьехались. Не сошлись.
– Ага, не сошлись! – Села напротив. Смотрела в упор, будто ища в чертах дочери разгадку. – А с тобой собьётся!? Ты мозги-то включи? От первого брака мальчонка! Алименты ж! На что сама жить станешь?
Нина молчала, массировала виски. Голова гудела, как пасека. В груди – гудящая пустота. Мечтала, как обрадуется мама, вместе платье свадебное примерят, отглаживая складки призрачного фаты…
– И главное, – выдохнула Валентина Петровна, голос стал металлическим, – Где его накопалась? В каком подполье свела знакомство?
– У Кати Львовой на именинах. Помнишь, говорила?
– Львова Катя! – Всплеск рук, как крыльев у напуганной птицы. – Трижды разведёнка?! Первоклассные знакомицы!
– Мам, ну причём тут Катя? Олег там по делу был, друг пригласил…
– По делу! – Оскал. – Такие мужики не бывают «по делу». Специально дурочек ищут, вроде тебя.
Нина вскочила. Стул завизжал по полу.
– Довольно! Ты ж его в глаза не видела, а судишь!
– Зачем видеть? – Мать тоже поднялась. Выше на голову казалось. – По тебе всё вижу! Ходишь как тень
А Валентина Петровна, лежа в темноте, задавалась вопросом, хватит ли места в её устоявшейся жизни для ещё одного, пусть и нежеланного, человека, и не осталась ли она наедине со своими страхами, сравнивая реального зятя с придуманным идеалом.