Об ошибках праведных
Узнала Алёна об отцовской любовнице нежданно — прогуляла тогда школу, решив с подругой Светой сходить к мастеру татуировок. Идти в торговые ряды в формуле стыдно, вот она и метнулась домой переодеться. Только джинсы натягивала, в замке ключ завертелся. Замерла девчонка, едва равновесие удерживая — одна ножка в штанине увязла. Про воров подумала было, да вдруг отцовский голос услыхала — с кем-то, видать, по телефону говорил.
— Форму сейчас возьму и сразу еду, не скажу же, будто с тренировки, коли сумка спортивная под кроватью пылится.
Ошиблась Алёна — то не звонок был, папка голосовое записывал. Через минуту и женский голосок донесся:
— Родной, соскучилась безмерно, приезжай скорее… Пирожки твои любимые, с мясом, стынуть начинают. Целую крепко-крепко!
Смысл слов дошел спустя время. Сперва узнала голос — тетя Наташа, отец ей коллега, да и сестра маминой подружки Лены, в гостях бывала часто. Алёнка тетю ту любила: не то что прочие взрослые, лицемерием чуждым не страдала, веселиться умела, песни новые слушала, а не родительские заунывные распевы. И лишь задумавшись, почто тетя Наташа голосовые папе шлет, Алёна осознала услышанное.
В ту же минуту ключ вновь повернулся — тишина воцарилась. Опустилась девчонка на кровать, шепот тетки Наташи в уме прокручивая. Нет, не померещилось — связь у отца с чужой женщиной налицо. Что же делать теперь? Маме открыться? Или молчать? А как с отцом-то себя вести теперь? И с тетей Наташей?
Не решивши ничего, помчалась к подруге — та уж пять записок прислала. Ждали они этого визита к мастеру всемеро, эскизы месяц выбирали, Светка же мамин росчерк назубок подделать научилась. Да настроения и в помине не было теперь.
— Алён, что случилось? — донимала подруга. — Насупилась как сыч? Татуировку тоже захотела? Сейчас мамин автограф сварганю, пара пустяков!
Как же хотелось поведать страшную новость хоть кому, ответственность разделить. Но даже Светке о таком не скажешь. Сделала вид Алёна, будто дело действительно в тату.
Две недели потом как во сне брела: уроки не шли впрок, с подругами не гуляла, мамы избегала, отцу грубила. Что делать — неведомо. Чуть было не проговорилась маме однажды, да та накинулась за двойку по химии, разговор не вышел — переругивались жестоко. Вечерком мама зашла с шоколадным эклером, что Алёнка любила жаром, молвила:
— Прости, котик, что окрысилась. Знаю, непедагогично. Просто экзамены твои меня гложут! Для тебя же благо хочу…
— Мам, ну что опять завела — сдам ведь я! Эклер этот мне?
— Конечно, тебе. Миримся? Не терплю, когда меж нами грозы!
Взяла Алёна эклер, маму в щеку чмокнула и поклялась себе — не причинит она матери такой боли. Коли ссора пустяковая ее так терзает, что же будет, коли про измену папы узнает? Сделать нужно было все, чтоб никогда она о том не проведала.
Так и стала Алёна отца невольной пособницей: врала, коль он на работе задерживался, напоминала про семейные даты и мамины просьбы, маму отвлекала, коль ему звонили. При этом на отца дулась, грубила, стискивая зубы, чтоб не высказать открыто на духу что лежит.
А потом все будто наладилось: отец домой вовремя стал приходить, Алёнка экзамены сдала да в десятый класс перешла. История же та позабылась, как страшная дремота. Да и Миша нашелся — двумя годами старше, на юрфаке первокурсник, гитару жаловал. Гуляли по вечерам компанией, да все чаще парочкой отделялись. Вот и тогда к фонтану подались, время не приметили — возвращаться давно пора. Лишь бы родители часов не приметили, проскользнула Алёнка в свою горенку на цыпочках.
«Уф, пронесло, видно», — мысль мелькнула.
— Алёна?
Не пронесло…
В дверях мама стояла.
— Запоздала нынче.
Ждала нравоучений грозных, ан нет — мама ответа, кажись, особо и не ждала.
— Прости, с девчонками засиделись. Мам, с тобой все ладно?
Даже при свете лампадки увидела Алёна: мамины глаза словно плаканы, красные.
— Все путём. Скажи, папа с тобой в ювелирном не бывали? Просто пришло на ум…
Какое-то чутье шептало — торопиться не след.
— В ювелирном?
— Чек на сережки случайно попался, подумалось…
— Ах, ну да — прости, забыла сказать, у папы денег заня
Спустя годы, глядя на поблёкшую надпись «Любовь слепа», Лиза понимала, что эта юношеская клятва, выжженная болью обмана, казалась ей тогда единственно верным решением, хотя время показало, что право на ошибку есть у каждого.
Право на второй шанс.