Обычный больничный будень. В ожидальной люди коротали время: кто в телефоне копался, кто тихим голосом перешёптывался, кто уставше в пол глядел, отсчитывая минуты до врача. Медсёстры мелькали белыми халатами, доктора вызывали пациентов мерным речитативом — всё текло как всегда.
Внезапно зал онемел. Дверь скрипнула, впустив старушку в полинявшем пальтишке. В руках она сжимала потёртый баул кожзама. В её глазах светилась покорная усталость.
Переглянувшись, молодёжь заголосила шёпотом:
— Она хоть понимает, куда попала?
— Может, маразм подкрался?
— Да где ей вообще рубли на консультацию найти?
Женщина молча опустилась на стул в углу, будто сквозь всех глядела. Не растерянная — чужеродная в этом бутуфорном царстве стекла и металла.
Минуло десять. Распахнулась дверь операционной. В зал стремительно вошёл сам Дмитрий Сергеевич Захаров — легендарный хирург, чьё имя золотом сияло на доске почёта. Весь персонал замер. А он, высокий и подтянутый в зелёной спецовке, молча подошёл к старухе.
— Простите, Анна Васильевна, что задержал, — голос профессора дрожал от волнения. Он почтительно коснулся её плеча. — Совет ваш нужен… ситуация не ясна.
Тишина стала гулкой. Пациенты онемели. Тот, кого журналисты ловили у подъезда, стоял перед ней словно студент перед экзаменатором.
Голос из регистратуры врезался в тишину:
— Батюшки… Да это же Соколова! Наша заведующая хирургией двадцать лет назад…
Все пазлы встали на места.
Не просто пенсионерка — легенда. Та, что оперировала без томографов и доплеров, когда скальпель и глазомер были главными инструментами.
А Захаров? Он учился по её монографиям. Вызвал сегодня специально: в сложнейшем случае только её профессорский взгляд различит невидимое.
Пожилая женщина подняла глаза. Бесстрастно кивнула:
— Что ж… пойдёмте разберёмся.
И те, кто минуту назад ёрничал, потупили взгляды в холодный линолеум.
