Жило на свете дело так… Никто Илюшку в семье не ждал. А он явился. Громко закричал, требуя еды, ухода, тепла. А мать его… Мать, Ольгой Волковой звавшаяся, бежала едва на ногах держась, лишь два дня спустя после родов. Скрылась, не ведая куда, не чувствуя ни капельки привязанности к комочку живому и не желая взвалить на плечи его судьбу. Девятнадцать ей всего, единственная бабушка почила год назад. Был парень, много обещавший, да бросил. Все бросали её! Родители в детстве – машина перевернулась, бабуля же, души не чаявшая во внучке, тоже недавно покинула… Отец детдомовский вырос, а у матери сёстры были, да давно живут в Италии с её дедом, отцом ихним, связи никакой не водилось.
История вся нелепая, полная обид, дележа… Сперва Ольге было не до того, а когда бабушку в больницу увезли, совсем не до старых счётов.
В этом году она техникум должна была окончить, однокурсники дипломы пишут, а она… Ну, ничего. Как-нибудь одна справится, только в одиночку! Ребёнок – кабала. Невыносимая кабала! Сил никаких нет. А ей и самой тяжко. Как же не видят? Вот и оставила кроху сиротой, авось помогут ему, как отцу когда-то. А эти ходят всё, говорят что-то, а кто они, не ясно. Да наплевать… Как оклемаюсь, дальше жить стану.
Илюшке же мама нужна не потом. Сейчас! Сию минуту! Прижаться щекой к груди теплой, молока маминого испить, сердцебиенье её родное услышать…
Но тепла нет. Оттого страшно и пусто. Кричит, маму зовет. Берут его лишь чужие руки. Кормят молоком, но не тем. Потому и болит животик слабый. Сон тревожный, ждущий… Сквозь сон любой узнал бы мамин голос. Говорят же чужие.
Маленький Илюша ждать умел. Ждал мамины руки, тепло её тела, вкус молока её и, видать, молился младенческими своими чувствами, даже всхлипами носика крошечного, младенческим богам своим.
И провидение не оставило его. Главврач больницы, женщина добрая, осуждать юную мать не бралась, но смириться, что ангелочек такой без матери остался, не могла.
Пустила в ход все связи, разузнала всё про Ольгу Волкову, адрес отыскала её деда в далекой Италии, связалась. Долго толковали. Рассказала ему про несчастную внучку, одинокую, помощи не имеющей, и про мальчонку кроху, едва жить начинавшего, да уже никому не надобного.
Сам дед, старый уж, ехать не мог, но примчались её сестры, тётки Илюшины. Больную Ольгу дома нашли. Грудь пылала жаром, молоко не сцеживалось, жар одолел. Долго понять она не могла, что за люди, чего надо. Врач «скорой» юную мать обратно в больницу доставил, где сестры, хоть и бережно, но твердо, невзирая на слёзы и стенания,
остатки молока сцедили, температуру сбили и Илюшу поднесли. Сидел он, глазищами вытаращенными на мать смотрел, носик морщил и рожицы строил. Узнала ли она сына? Как не узнать? На руки взяла. Быть тому, значит, чтобы больше не отпустила.
Выписали Ольгу с Илюшей. Две говорливые тётушки отвезли их восвояси. Там уже как бы само собой возникла кроватка, комод наполнился пелёнками да слюнявчиками… Тётки с Оленькой беседовали, кормили её макаронами с сыром знакомыми, что они «пастой» называли. Да не в слове дело. Важно, что не одна уж она. Важно, что кто-то спросит:
«Как самочувствие? Поела? Чайку с молоком попила бы – для молока своего. Может, отдохнёшь? Ночью ведь с Илюшей не сомкнула глаз…»
Думаете, повесть о мальчонке Илюше или о матери его, Оле молоденькой? Нет же, нет! Рассказ сей – о главвраче да о тех людях неравнодушных, что не просто долг исполняли, а уделяли чуточку души. И это «чуточку» судьбы переплело, жизни спасло, счастье даровало. Наших героев вспоминается «чуточку» спасительным. Кабы каждый из нас сверх долга своего на такую малость пошел, мимо чужой беды душой не прошел – представьте себе, как мир улучшился бы
И тётушки Ольгины остались с ними насовсем, подарив мальчонке семью настоящую, а матери той – шанс понять сердцем, что не брошена она в этом мире, покуда хоть одна рука чуткая потянется к ней в час сумеречный.
И такое случается…
