Надежда Николавна смахнула пыль с рамки старого фото. Там она, молодая, в белом халате рядом с коллегами. Улыбка светилась надеждой. Казалось, вся жизнь впереди, станет отличным доктором, будет спасать, люди скажут спасибо.
— Мам, опять вспоминаешь? — Голос дочери донесся из коридора. — Убери уже эти снимки, зачем себя терзаешь?
— Не твое дело, Галя, — пробормотала Надежда Николавна, но рука дрогнула. — Иди лучше посуду перемой.
Галина вошла, села рядом с матерью на диван.
— Мама, ну сколько можно? Годы прошли, а ты не отпускаешь. Никто уже не помнит того случая, кроме тебя самой.
— Не помнят? — Горькая улыбка тронула губы матери. — А Антонина Карповна помнит. Вчера в «Меркурии» встретила, так даже взглядом не удостоила. Словно пустое место.
— Да, может, просто не разглядела! Или в мыслях была. Хватит себя корить, мам!
Надежда Николавна поставила рамку обратно, отвернулась к окну. За стеклом мелко сеял дождь, серый, тоскливый, как и душа. А ведь когда-то дождь обожала, вериласказала, смывает он всю скверну…
Началось все тридцать лет назад. Работала она тогда участковым терапевтом в поликлинике городка Лобня. Молодая, полная сил, выкладывалась полностью, по двенадцать часов на ногах. Коллеги уважали, пациенты хвалили, заведующая приводила в пример.
Пришла к ней однажды Анфиса Тихоновна Клюквина, старушка, часто жаловавшаяся на сердце. Надежда Николавна знала ее повадки, жила бабушка одна, родни рядом нет, доктор — единственная отрада.
— Доктор, милая, — запричитала Анфиса Тихоновна, усаживаясь. — Сердце-то совсем заныло. Всю ноченьку не сомкнула глаз, думала, конец.
— Прослушаю внимательно, — приложила Надежда Николавна стетоскоп к груди пациентки. Сердце стучало четко, без шумов, ровно.
— Анфиса Тихоновна, все в норме. Может, из-за чего перенервничали?
— Батюшки-светы, доктор! Боль-то какая, будто ножом! — Старушка сжала руку на груди. — Может, хоть укольчик сделаете? Или в больничку запросите? Страшно мне одной бахтиной-то!
За дверью гудел поток больных на завтра, время таяло, а дома сын маленький с температурой лежал. Надежда Николавна устало провела по вискам.
— Анфиса Тихоновна, обследовала я вас. Сердце бьется правильно, давление как обычно. Примите валерьяночки, поспите хорошенько. Если хуже станет — тотчас «скорую» вызывайте.
— Но, доктор…
— Простите, народ ждет. Всего доброго.
Старушка медленно поднялась, с мольбой взглянула на врача, но та уже звала следующего. Анфиса Тихоновна вздохнула тяжело и поплелась.
Надежда Николавна и думать забыла о том визите. Дома — сын сопливый, муж задержался, хлопот выше крыши. Назавтра снова: больные, бумаги, суматоха.
А утром — звонок из «скорой».
— Надежда Николавна? Вчера к вам заходила Клюквина Анфиса Тихоновна. Обширный инфаркт… Не довезли…
Трубка выпала из ослабевших пальцев. Надежда Николавна почувствовала, как земля плывет под ногами. Неправда. Вчера же старушкино сердце стучало как часы…
— Мам, что такое? — испуганно прижалась к ней дочурка Галя, игравшая рядом с куклой.
— Ничего, солнышко, ничего, — пробормотала мать, но слезы уже катились градом.
На работе разнеслось мгновенно. В Лобне слухи летят быстрее ветра. Заведующая вызвала к себе.
— Что у вас там приключилось с Клюквиной?
— Серафима Леонтьевна, я ее осмотрела, все было в норме! Сердце билось ровно, жалобы обычные для старушки…
— Родственники норовят в мин
И тогда, наблюдая за тем, как внучок Сережа смешно прыгает по только что появившимся солнечным лужам, старательно выкрикивая «Бабушка, смотри, радуга!», она вдруг почувствовала тихий шепот внутри: «Позволь себе жить дальше».
