Иван Петрович услужливо наливал в хрустальные рюмки самогон, мчавшийся с охотничьего теремка. Ольга Семёновна, его супруга, уже с третьей порции вспоминала времена, когда её дочь Оксана ещё не уехала в Симферополь, а жила в отцецерковном доме.
– Вот и опять упустили друг друга, – бубнила она, вспоминая, как три года назад Оксана умудрилась не попасть даже на крестины её дочери. – Кто ж знал, что у неё в жизни такой замкнутый круг: университет, офис, снова университет, снова офис… Куда деваться молодым, если всё в жизни по нитке рвётся? –
Костя, ровесник Оксаны, но к её мужу, молчал, потягивая крепкий самогон. Он на душе не вёл той радости, что должна была быть у мужа в гостях у свекрови.
– Мама, уж больно ты горчишь, – попытался сгладить ситуацию Оксана, перебирая в руках безделушки, вдруг навеянные какой-то старинной легендой о счастливом узле. – Костя не виноват, дальше от нас же… –
– Да не в чём виноват, – взмахнула рукой Ольга Семёновна, – просто с тобой Костя не обсуждает, а мне не о чём… Опять все шутки про дело, деньги, что не во мне, что не у нас… А тут дети… Ох, горе!
Костя молчал. Он знал, о чём идёт речь. С тех пор как Оксана вернулась жить в родительский дом, они с мамой втянулись во всякие семейные дела: и как Оксана продала последнюю дачу, и как Костя его отделал по последнему слову техники, и как они два года с девочками не могли завести нарождённого. Ольга Семёновна не знала, как рваться к внукам, ведь когда-то и сама в её годы бесстрашно откапывала мужа с полей! Да и Оксанке, как прямой дочке, это всё как-то неприменно притрагивало.
Через время в дом ворвалась Ольга Семёновна с племянницей Машей — младшей кузиной Оксаны. Принесла с собой кувшин меда и банки с дичью. Маша, ощипав яблока, твердо заявила:
– Дядя Костя, вы с Оксаней ждёте первых детёнышей, или вовсе мир измените? –
– Маша! – строго уставилась на племянницу Ольга Семёновна. – Не смеши, дитё! Если солнышко не встаёт на востоке, мы же не плюем на работу по хозяйству, ну?
Костя, боясь, что снова всплывёт тема кватирны или стабильности, встал, давно собрался уйти, но Оксана тихо прошептала:
– Подожди. Мама хочет поговорить. Скоро. Обещаю. –
Часами сидели они, смешивая воспоминания и разговоры про быт. Когда наконец Ольга Семёновна вышла, чтобы приготовить трубочку с мясным фаршем, Оксана сжала руку Кости.
– Прости, папа, – замолвила она, — я не знала… –
Костя не стал говорить. Он просто обнял её, как обычно, и пошёл собираться, услышав в душе шёпот, что «помолвка – это не завет, а начало свободы».
А когда они уехали, Ольга Семёновна, опираясь на старинный резной комод, встрепенулась, вспомнив, как и когда получать внука. Он был у неё на душе, свернувшимся калачком.
– Пусть будет мальчик, – шептала Ольга Семёновна, растирая кукурузную молочку для новорождённого.
С годами, когда Маша выросла, анекдот про Костю и Оксану уже звучал как заклинание у родителей:
– А вы помните, как тем разом мама чуть не разыграла их с племянницей, про внуков спросить? –
– Просто вовремя рука сошла. А так бы и без спасения остался. –
Так заканчивались вечера в семье Тарасовых, где долгота семейных тайн смешивалась с буднями, а любовь к родным выражалась в скупых, но забитых смыслом фразах.
