**Дневник. 15 октября.**
Сегодня чуть не развалилась наша семья — из-за лампы. Старой, с зелёным абажуром и бронзовым основанием в виде виноградных лоз. Та самая, что бабушка Татьяна Степановна бережёт как память о деде Михаиле.
— Лиза! Ваня! — её голос прогремел по всей квартире, сотрясая древние стены нашего хрущёвца. — Кто разбил мою лампу?
Она стояла в центре зала, в своём привычном цветастом халате, с тугой седой косой на затылке. Очки сползли на нос, а руки дрожали, сжимая край обеденного стола. Я подняла глаза от учебника по биологии, сердце ёкнуло. Лампа лежала на полу — абажур помятый, ножка с трещиной.
— Это не я! — выпалила я, вскакивая с дивана. — Это Ваня! Он вчера с мячом носился, я же видела!
Мой брат, двенадцатилетний егоза, оторвался от планшета, где рубился в гонки, и фыркнул:
— Да ладно, Лиза! Ты сама тут вчера с подружкой танцевала под какую-то дурацкую музыку!
Бабушка сжала губы. В воздухе запахло борщом, нафталином и надвигающейся грозой.
— Хватит! — рявкнул папа, заходя с работы. Его спецовка пахла машинным маслом, лицо осунулось от усталости. — Мам, ну что ты заводишься? Это же просто старая вещь!
— «Просто вещь»? — бабушка аж задрожала. — Мы с Мишей под ней письма читали, когда он с завода приходил…
— Пап, ну как ты мог? — вступилась мама, вытирая руки о фартук. — Для неё это память!
Слово за слово — и вот уже я, обливаясь слезами, выбегаю из дома. Соседский пёс Тузик залаял мне вслед, а в кармане жужжал телефон — Маша слала сообщения: «Где ты? Всё хорошо?»
**16 октября.**
Целый день мы искали способ починить лампу. Ванечка, рыская по балкону в поисках клея, наткнулся на старый дневник деда. Пожелтевшие страницы пахли табаком и временем. На первой — запись:
*»Для моей Танюшки. Эта лампа — наш свет. Под ней я впервые сказал тебе, что ты — моя судьба. Пусть она греет наш дом, даже когда нас не станет.»*
Бабушка плакала, читая вслух. Папа молча взял паяльник. Мама сшила новый абажур из зелёного бархата — того самого оттенка, что был раньше. Я нарисовала портрет деда — таким, каким он был на старой фотографии: в кепке, с добрыми глазами.
Вечером, при свете отремонтированной лампы, мы пили чай с бабушкиным вареньем.
— Знаете, — вдруг сказала бабушка, — Миша был бы рад. Не лампе… а тому, что мы — вместе.
Папа чокнулся с ней кружкой. Ваня, весь перепачканный в клее, усмехнулся:
— Главное, теперь я не виноват!
Мы рассмеялись. А лампа тихо горела — тёплым, живым светом.
P.S. Иногда надо разбить что-то важное, чтобы понять — важнее всего не вещи, а те, кто рядом.
