Мать, свекровь и я на грани
— Ты уверена, что свёкла не навредит ребёнку? — спросила свекровь, помешивая борщ.
— Мам, она третий день его варит, — вздохнул Игорь. — Я доем и на работу.
— Это лечебный борщ! — свекровь тряхнула ложкой. — А твоя мать солит, как на фронте! Вредно!
— Я троих родила, — спокойно ответила Ольга Петровна, мать Кати, доставая кастрюлю. — Все живы. Фасольный борщ — белок!
— Фасоль тяжела для желудка! Мы не в деревне!
— А мы и не в больнице! — огрызнулась Ольга Петровна.
Катя сидела на табуретке, обнимая живот. Седьмой месяц беременности, и если раньше боялась токсикоза, то теперь — сойти с ума между двумя женщинами, уверенными, что знают, «как лучше».
Свекровь переехала сразу после новости о беременности: «Внук! Первый! Помогу». Мать Кати — через неделю: «Ты у меня одна, я приеду». Так в двушке поселились три хозяйки.
— Я беременна, а не больна, — шепнула Катя Игорю вечером.
— Потерпи. Моя уедет после родов.
— А моя?
— Может, и твоя. Или подружатся.
Не подружились. Начали соревноваться.
Сперва — в уборке. Утром мать мыла пол, к обеду свекровь перемывала — «сквозняк, пыль, микробы». Потом — покупки. Три одинаковых бодика на разные размеры. Все голубые, хотя пол ребёнка не знали.
Но главной битвой стало кресло-качалка.
— Я выбрала его! — заявила свекровь.
— А я купила! — парировала Ольга Петровна.
— Я первая предложила!
— А я первая внесла!
— Оно будет в моей комнате, — подвела итог свекровь.
— Почему?! — всплеснула руками мать. — Катя будет кормить в нём. Пусть стоит у неё.
— Я планировала спать там с малышом, — тихо сказала Катя.
— Ты устанешь! Пусть со мной! — воскликнула свекровь.
— Или со мной! — не сдавалась Ольга Петровна.
— А я где? — не выдержал Игорь. — Я же отец!
— На кухне. Там диван, — хором ответили обе.
На следующий день кресло исчезло.
— Где оно? — спросила Катя.
— Переехало, — бросила свекровь.
— Спрятано, — прошипела мать.
Война достигла пика. На кухне варили не борщ, а тишину. Игорь задерживался на работе. Катя ела йогурт в ванной.
— Хватит, — сказала она вечером. — Это мой ребёнок. Моя жизнь. Я не просила «помощи».
— Они хотят как лучше… — мялся Игорь.
— Они хотят контролировать. А ты молчишь. Я — нет.
Ночью Катя не спала. Утром пошла по объявлениям. Вернулась с ключами.
— Это что? — спросил Игорь.
— Снимаем двушку. Я подписала договор.
— Катя…
— Я не от тебя ухожу. Я к себе. Хочешь — поехали. Нет — увидимся в роддоме.
Он молчал.
Через полчаса она вышла с чемоданом. У подъезда стояло кресло-качалка. С пледом и подушкой. Катя улыбнулась. Позвонила в благотворительный фонд. Через два часа кресла не было.
Новая квартира пахла свежестью. Катя разложила вещи, заварила чай, включила музыку. Впервые за месяцы просто легла на диван.
Через три дня пришёл Игорь. С рюкзаком.
— Там невыносимо. Они не разговаривают.
— А здесь?
— Здесь можно дышать. Я понял. Ты не только мать. Ты — человек.
Мальчик родился в августе. Без кресла, но с любовью. Свекровь и мать приезжали по графику. С борщом — но в контейнерах.
— Мы поняли, — сказала свекровь. — Кресло не главное.
— Главное — нервы беречь, — вздохнула Ольга Петровна.
Катя держала сына и думала: борщей может быть много. А место в жизни — одно. И оно её.
Через две недели Катя надела джинсы. Они были свободны, но это были не халат.
— Я снова человек, — сказала она. Игорь кормил сына из бутылочки, будто делал это всегда.
— Ты всегда человек. Даже в халате.
— Спасибо. Ты тоже хорош, даже с пятном от каши.
Они засмеялись. По-настоящему. Так не смеялись в той квартире с тремя борщами.
Жизнь наладилась. Утро — кормление, сон, прогулка. Обед — душ, кофе, полчаса на себя. Игорь взял отпуск.
— Пап, смотри! Я умею пеленать и качать под «Короля льва»! Это вклад? — гордо спросил он.
— Огромный. Ты лучший.
Но настал день, которого Катя боялась.
— Мы хотели приехать. Я — в пятницу, твоя мать — в субботу. Договорились.
Катя вздохнула. Внутри ёкнуло.
— По часу. Без еды. Только внук. Без комментариев. Условия принимаете?
Пауза.
— Принимаем, — первая ответила свекровь.
В пятницу на пороге стояла Нина Семёновна. С букетом и пустыми руками.
— Без борща. Слово сдержала. Можно помыть руки?
Она села у окна. Молчала. Лишь раз сказала:
— Носик — твой, а глаза — Игоря. Хорошо смешалось.
За чаем добавила:
— Я хотела, чтобы ты жила, как я. А ты живёшь иначе. И у тебя получается. Я горжусь тобой.
Слеза скатилась по щеке, но свекровь быстро её вытерла.
Наутро пришла Ольга Петровна. В очках и с мороженым.
— Вишнёвое. Как в детстве любила.
Они сидели на балконе, пока Игорь укачивал сына.
— Ты сильная. Я забыла, что ты не девочка, а женщина. Хотела быть нужной, а стала мешать.
— Ты была нужна. Просто иначе. Мне надо было понять. Тебе — отпустить.
Мать кивнула. Подарила носочки. Связанные своими руками.
С тех пор всё изменилось. Бабушки приезжали по очереди, помогали без навязчивости. Иногда оставались с внуком, чтобы Катя с Игорём могли выйти вдвоём.
Однажды они гуляли в парке, ели шаверму.
— Помнишь то кресло? — спроИ когда вечером они вернулись домой, Артём уже спал, укрытый тем самым бабушкиным пледом, а на столе стояли два контейнера с борщом — от каждой из бабушек, но на этот раз с подписью: «Для всей семьи».