Владелец ресторана взял на работу уборщицей бездомную женщину с сыном. Включив камеры наблюдения, он увидел, как она танцует…
Солнце, словно раскаленный диск, медленно опускалось за крыши многоэтажек, окрашивая небо в багровые, золотые и янтарные оттенки. Воздух был пропитан осенними ароматами – влажной листвы, дыма из одиноких труб и далеким запахом кофе из уличных киосков. Люди спешили домой, смеялись, обнимались, жили. А Дмитрий стоял, одинокий, словно памятник забытым временам, и смотрел на пустырь, будто на могилу собственной юности.
Его руки, засунутые в карманы дорогого пальто, были ледяными, несмотря на толстые перчатки. Он не чувствовал тепла, не чувствовал времени, не чувствовал города вокруг. Осталось лишь глухое сжатие в груди и вспышки прошлого, как кадры старой киноплёнки.
Перед ним, за ржавой сеткой-рабицей, лежало место, где когда-то звучала музыка, где в такт ритму кружились пары, где рождались первые чувства, где он впервые поцеловал девушку под звёздами. Танцплощадка. Его танцплощадка. Когда-то здесь пахло молодостью, свободой, надеждой. Теперь – лишь бурьян, ржавчина и тишина, разорванная редким шелестом ветра.
Это место было для него одновременно святыней и проклятием. Здесь он был счастлив. Здесь он мечтал. Здесь он впервые почувствовал, что может всё. А теперь, стоя у этого забора, он ощущал, будто его душа тоже заросла, как этот пустырь – сорняками, разочарованием, одиночеством.
Мысли сами собой вернулись к тому, что произошло всего час назад. **Лариса.** Его звезда. Его кошмар. Его ошибка.
Кабинет был выполнен в стиле лофт – кирпичные стены, мягкий свет, кожаный диван, бар с редким виски. Но атмосфера – ледяная. Лариса стояла посреди комнаты, словно статуя из мрамора и яда. Её тело – идеальное, вылепленное годами тренировок, взгляд – холодный, как сталь. Она смотрела на него так, будто он – никто. Мусор, который пора выбросить.
— Ты не смеешь так со мной разговаривать, — прошипела она, голос резал, как лезвие. — Я – лицо твоего кафе. Без меня ты – ноль.
Дмитрий стоял у окна, спиной к ней. Он не обернулся. Не хотел видеть эту маску высокомерия. Он знал правду: да, она танцевала хорошо. Очень хорошо. Но талант без души – просто шоу. А она уже давно танцевала не для людей. Она танцевала для себя. Для славы. Для поклонников, которых считала своей собственностью.
— Между нами никогда ничего не было, Лариса, — сказал он ровным голосом, словно гладь озера перед бурей. — И не будет. Я благодарен тебе. За годы, за посещаемость, за то, что ты действительно была лучшей. Но ты перестала учиться. Ты начала требовать, а не предлагать. Ты решила, что весь мир вращается вокруг тебя. Это конец.
Он положил на стол конверт. Толстый. Тяжёлый. В нём – сумма, равная годовому заработку. Даже больше. Это не была месть. Это был жест прощания. Уважение к её таланту. Но не к её характеру.
Лариса даже не взглянула на конверт.
— Забери свои слова, — прошипела она. — Я уйду. И твоя империя рухнет. Люди приходили ради меня. Через месяц ты будешь сидеть в пустом зале, как старый дурак, который не понял, кто сделал его успешным.
Дмитрий наконец повернулся. В глазах – ни злости, ни жалости. Лишь усталость. И абсолютная уверенность.
— Ты уволена, — сказал он. — Две недели – по закону. Администратор рассчитает тебя. Удачи.
Он вышел, не оглядываясь. Машина ждала у подъезда. Он сел, включил музыку – тихую, классическую – и просто поехал. Без цели. Без плана. Только дорога. И мысли, как осколки шрапнели, разрывающие сознание.
Через час он оказался здесь. У этого забора. У своей юности. У своей боли.
На следующее утро голова гудела, будто внутри пронёсся ураган. Дмитрий проснулся с ощущением, что вчера он потерял что-то важное. Но не работу. Не женщину. Себя самого. И, как ответ на внутренний зов, он вдруг понял – должен вернуться туда. На ту землю. Где когда-то смеялся, танцевал, влюблялся.
В багажнике он нашёл лом – ржавый, но крепкий. Приехал на пустырь. Оттянул сетку, пролез в щель – будто в прошлое.
Территория встретила его тишиной. Ветер шелестел сухими листьями, словно перелистывал страницы забытой книги. Старая деревянная эстрада покосилась, будто уставший от жизни старик. Двери заколочены, окна – чёрные провалы. Одно – разбито.
Он заглянул внутрь. Полумрак. Пыль. Паутина. Обломки стульев, ржавые гвозди, остатки афиш, стёртых временем.
И всё же он полез. Не потому что хотел. А потому что чувствовал – там, внутри, его что-то ждёт. Может, ответ. Может, прощение.
Он сделал три шага. Пол, прогнивший насквозь, треснул – и провалился.
Падение длилось секунду. Но за эту секунду он успел подумать: «Вот и всё. Конец. За что? За гордыню? За одиночество? За то, что забыл, кем я был?»
Он приземлился на груду щебня и досок. Боль пронзила бок, руки содраны, но он жив. Жив. И это уже чудо.
Он оказался в подвале. Глубиной метра три. Бетонные стены – гладкие, как стекло. Ни выступов. Ни лестницы. Ни надежды.
Телефон – в машине. Он в ловушке.
— Эй! — закричал он. — Кто-нибудь есть? Помогите!
Голос отозвался от стен, будто эхо из пустоты. Никто не ответил.
Он пытался карабкаться вверх. Цеплялся за трещины, за куски арматуры. Срывался. Кровь стекала с пальцев. Отчаяние сжимало сердце.
Через час он сел на кирпич. Закрыл глаза. Думал о том, как глупо всё заканчивается. Владелец сети кафе, человек, построивший империю с нуля, умирает в яме на заброшенной танцплощадке.
И вдруг – голос.
— Мам, смотри! Дядя в яме!
Дмитрий поднял голову. Сверху, в прямоугольнике света, пробившегося через пролом, стояли двое. Женщина. Мальчик. Ма
