Моя участь досталась чужой
Алевтина Игоревна стояла у окна, глядя на соседний двор, где молодая женщина развешивала бельё. Чужая в доме, который должен был принадлежать ей. В доме, где прошло её детство, юность, где умерла мать.
— Лёля, чего застыла? — окликнула её младшая сестра Раиса, входя в кухню с сумками. — Чай остыл.
— Так, смотрю, — вздохнула Алевтина Игоревна, отходя от окна. — Вот как она тут распоряжается.
— Не терзай себя, — Раиса начала раскладывать покупки. — Что сделано, того не вернёшь.
— Тебе легко говорить. У тебя своя жилплощадь, а я у тебя на шее сижу.
— Не городи чепухи. Ты мне не в тягость.
Алевтина Игоревна села за стол, взяла остывшую чашку. Чай был горький — сахар экономили. После потери дома денег стало катастрофически не хватать. Пенсия маленькая, а жить приходилось вдвоём.
— Рая, помнишь, как мама говорила про завещание? — спросила она, помешивая ложкой.
— Конечно. Говорила, дом пополам достанется.
— Вот именно. Пополам. А вышло — всё Людмилиной дочери отошло.
Раиса тяжело опустилась на стул. Тема завещания была для обеих сестёр болезненной.
— Лёля, мы сто раз это обсуждали. У мамы в последние годы память подводила. Врачи говорили — Альцгеймер.
— Но она же не одна завещание подписывала! Нотариус был, свидетели. Как могли допустить, чтобы больная всё чужой отписала?
— Карина не чужая. Она мамину племянницу выхаживала, когда та болела.
— Выхаживала! — фыркнула Алевтина Игоревна. — Пару месяцев посидела, таблетки подавала. А мы что, тридцать лет маму не опекали?
Раиса промолчала. Обе знали — несправедливо, но изменить ничего было нельзя. Суд проиграли, дом отошёл Карине — дальней родственнице, появившейся в их жизни лишь под конец.
Звонок в дверь прервал тягостное молчание.
— Я открою, — поднялась Раиса.
В прихожей послышались голоса, затем в кухню вошла племянница Светлана — дочь покойного брата.
— Здравствуйте, тёти, — поцеловала она обеих в щёку. — Как живёте?
— Тянемся, — ответила Алевтина Игоревна. — А ты как? Работа есть?
— Всё нормально. В отпуск собралась к морю. Хотела спросить — может, деньги нужны? Помогу.
Раиса с Алевтиной переглянулись. Светлана всегда была доброй, но сейчас её слова тронули особенно.
— Спасибо, Светочка, — сказала Раиса. — Пока справляемся.
— Ну ладно, если что — говорите. Кстати, новость есть. Помните Карину, которая бабушкин дом получила?
Алевтина Игоревна напряглась.
— Конечно помним. Что с ней?
— Дом продаёт! Вчера объявление в сети увидела. Четыре миллиона просит.
— Что?! — Алевтина Игоревна вскочила. — Продаёт?!
— Да. Говорит, дом старый, ремонт дорогой, а ей квартира в городе нужна.
— Не может быть, — прошептала Раиса. — Мама же хотела, чтобы дом в семье остался.
— Какая теперь семья, — горько усмехнулась Алевтина Игоревна. — Чужая женщина получила наследство и делает что вздумается.
Светлана неловко переминалась.
— Тётя Лёля, может, к ней сходите? Поговорите? Вдруг согласится вам дешевле отдать?
— Да на что покупать-то? — всплеснула руками Алевтина Игоревна. — У меня пенсия двадцать тысяч, у Раи — двадцать пять. Где нам четыре миллиона взять?
— Может, кредит оформите?
— В наши-то годы? Мне шестьдесят восемь, Рае — шестьдесят четыре. Кто нам даст?
Светлана вздохнула.
— Жалко. Дом-то хороший был.
— Был, — эхом отозвалась Алевтина Игоревна.
После ухода племянницы сёстры долго молчали. За окном садилось солнце, заливая кухню золотистым светом.
— Знаешь что, — вдруг сказала Алевтина Игоревна, — пойду я к ней. К этой Карине.
— Зачем? — удивилась Раиса.
— Поговорю. Может, совесть проснётся.
— Лёля, не надо. Только расстроишься.
— А что мне терять? Дом всё равно не наш.
Наутро Алевтина Игоревна надела лучшее платье и отправилась к родительскому дому. Идти было недалеко, но каждый шаг давался с трудом.
Дом выглядел запущенным. Забор покосился, калитка скрипела, сад зарос бурьяном. Алевтина Игоревна сжала губы, вспомнив, каким ухоженным был участок при матери.
Постучала. Открыла Карина — женщина лет сорока пяти, полная, с неприветливым лицом.
— А, это вы, — сказала она, узнав Алевтину Игоревну. — Что надо?
— Здравствуйте, Карина Викторовна. Можно поговорить?
— О чём?
— Впустите, пожалуйста. На улице неудобно.
Карина нехотя пропустила её. В прихожей пахло сыростью и немытой посудой. Алевтина Игоревна с болью смотрела на облупившиеся стены, покрытые грязью.
— Проходите на кухню, — буркнула Карина.
Кухня была в ужасном состоянии. Грязная посуда, заляпанная плита, окна, заклеенные скотчем.
— Садитесь, — кивнула Карина. — Только быстро, мне некогда.
Алевтина Игоревна осторожно присела.
— Карина Викторовна, я слышала, вы дом продаёте.
— Ну и?
— Понимаете, это наш родной дом. Мы здесь выросли, родители тут жили. Он нам очень дорог.
— И что с того?
— Может, продадите нам? Денег у нас немного, но сможем рассрочку оформить…
Карина засмеялась, но смех был злой.
— Рассрочка! От нищих старух! Да вы в своём уме?
— Карина Викторовна, прошу вас, не надо так. Мы готовы договориться.
— Договориться? — переспросила Карина. — А где вы были, когда мать болела? Кто её к врачам возил? Кто лекарства покупал?
— Мы помогали, как могли…
— Как могли! — передразнила Карина. — Раз в месяц заглянуть с пакетом — это помощь? Кто её кормил? Кто убирал? Кто ночами не спал?
Алевтина Игоревна опустила глаза. В словах Карины была правда. В последние годы мать действительно требовала ухода, а у сест
