— Доченька, пожалей старуху, третий день хлебушка во рту не было, а денег — ни копеечки, — умоляла бабушка продавщицу в ларьке.
Зимний ветер пробирал до костей, гуляя по старым улочкам города, будто насмехаясь над временами, когда люди ещё помнили, что такое теплота души и искренность. На фоне облезлых стен и потрёпанных вывесок стояла пожилая женщина, лицо которой было изрезано морщинами — каждая казалась отдельной историей боли, стойкости и потерянных надежд. В руках она сжимала потрёпанную сумку, набитую пустыми бутылками — последними осколками прошлой жизни. Глаза её блестели от слёз, которые медленно катились по щекам, не успевая высыхать на морозе.
— Дорогая, пожалей старуху… — прошептала она, и голос её дрожал, как лист на ветру. — Третий день хлеба не ела. Ни гроша за душой… Ни копейки, чтобы хоть кусочек купить.
Её слова повисли в воздухе, но за стеклянной дверью хлебного ларька продавщица лишь равнодушно покачала головой. Взгляд её был холодным, будто вырубленным изо льда.
— Ну и что? — раздражённо ответила она. — У меня хлебный ларек, а не пункт приёма стеклотары. Ты что, читать не умеешь? Написано же: бутылки сдаём в другом месте, а уже потом деньги дают — на хлеб, на еду, на жизнь. Чего тебе надо?
Старушка растерялась. Она и не знала, что пункт приёма закрывается в полдень. Она опоздала. Опоздала на тот крошечный шанс, который мог спасти её от голода. Когда-то ей бы и в голову не пришло собирать бутылки. Она была учительницей, человеком с высшим образованием, с гордой осанкой и достоинством, которое не потеряла даже в самые тяжёлые дни. Но сейчас… сейчас она стояла у ларька, как нищенка, и чувствовала, как внутри разливается горечь стыда.
— Ладно, — смягчилась продавщица, — завтра с утра принеси — накормлю.
— Доченька, — взмолилась женщина, — дай хоть четверть буханки… Я завтра отдам. Голова кружится… Больше не могу… Не могу терпеть этот голод.
Но в глазах продавщицы не было и капли жалости.
— Нет, — резко оборвала она. — Благотворительностью не занимаюсь. Сама еле концы с концами свожу. Каждый день тут толпы просят — всех не накормишь. Не задерживай, у меня очередь.
Рядом стоял мужчина в тёмном пальто, погружённый в свои мысли. Он казался отстранённым, будто находился в другом мире — мире забот, решений, будущего. Продавщица мгновенно переменилась, словно перед ней появился не просто покупатель, а важный гость.
— Добрый день, Павел Андреевич! — радостно воскликнула она. — Ваш любимый хлеб сегодня привезли — с орехами и сухофруктами. А булочки — свежие, с курагой. С вишнёвыми, правда, вчерашние, но всё равно вкусные.
— Добрый, — рассеянно ответил мужчина. — Дайте мне хлеб с орехами и шесть булочек… с вишней.
— С курагой? — переспросила продавщица с улыбкой.
— Неважно, — пробормотал он. — С курагой, если хотите.
Он достал толстый кошелёк, вынул крупную купюру и молча передал её. В этот момент его взгляд случайно скользнул в сторону — и остановился. Он увидел пожилую женщину, стоявшую в тени ларька. Её лицо показалось знакомым. Очень знакомым. Но память упрямо отказывалась возвращать воспоминания. Лишь одна деталь вспыхнула в сознании — старинная брошь в виде цветка, приколотая к её потрёпанному пиджаку. В ней было что-то особенное… что-то родное.
Мужчина сел в чёрный автомобиль, положил пакет с покупками на сиденье и уехал. Его офис был недалеко — на окраине города, в современном, но скромном здании. Он не любил показной роскоши. Павел Шатов, владелец крупной сети бытовой техники, начинал с нуля — ещё в лихие 90-е, когда страна балансировала на грани хаоса, а каждую копейку приходилось зарабатывать потом и кровью. Благодаря железной воле, уму и невероятной работоспособности он построил империю, не полагаясь на связи и покровителей.
Его дом — добротный коттедж за городом — был полон жизни. Там жили его жена Жанна, двое сыновей — Артём и Кирилл — и вот-вот должна была родиться долгожданная дочь. Именно звонок жены выбил Павла из колеи.
— Паш, — с тревогой в голосе сказала Жанна, — нас вызывают в школу. Артём опять подрался.
— Милая, не уверен, что смогу… — вздохнул он. — У меня важные переговоры с поставщиком. Без этого контракта можем потерять миллионные обороты.
— Но мне тяжело одной, — прошептала она. — Я беременна, устала. Не хочу идти туда одна.
— Не ходи, — тут же сказал он. — Обещаю, выкрою время. А Артём… получит ремня, если не начнёт слушаться.
— Ты никогда не бываешь дома, — грустно промолвила Жанна. — Приходишь, когда дети спят, уходишь, когда они ещё в кроватях. Я волнуюсь за тебя. Ты совсем не отдыхаешь.
— Такая работа, — ответил он, чувствуя укол вины. — Но всё ради семьи. Ради тебя, детей, нашей малышки, которая скоро родится.
— Прости, — прошептала она. — Мне просто тебя не хватает.
Павел провёл в офисе весь день, а потом — ещё и вечер. Когда он вернулся домой, дети уже спали, а жена сидела в гостиной, ожидая его. Она извинилась за свои слова, но он лишь покачал головой.
— Ты права, — тихо сказал он. — Я слишком много работаю.
Она предложила разогреть ужин, но Павел отказался.
— Я поел в офисе. Привёз булочки с курагой — из того самого ларька. Они отличные. И хлеб с орехами…
— Хлеб нам не понравился, — заметила Жанна. — Дети даже не доели.
Павел задумался. В голове всплыл образ той бабушки. В ней было что-то… глубоко знакомое. Не просто лицо — а манера держаться, взгляд, брошь… И вдруг, словно вспышка, память вернулась.
— Неужели… это она? — прошептал он. — Тамара Васильевна?!
Сердце сжалось. Он вспомнил всё. Школу, класс, её строгие, но добрые глаза. Как терпеливо она объясняла кажд
