**Дневник.**
Когда мой муж, Дмитрий, ушел из жизни три года назад, мой мир перевернулся в одночасье.
Я потеряла человека, который был моим лучшим другом со времен университета — того, кто знал, как я люблю чай, кто смеялся над моими дурацкими шутками и кто всегда держал меня за руку, переходя дорогу, даже после двадцати лет вместе.
У нас не было детей. Были мечты, планы и маленький дом, наполненный воспоминаниями, но не детским смехом. И хотя я любила семью Дмитрия, с его сестрой, Ларисой, у нас всегда были… натянутые отношения.
Для нее я была «женой Дмитрия» — но никогда не «семьей».
Через два месяца после похорон мне позвонила Лариса. Ее голос звучал резко, почти по-деловому.
«Ты скоро получишь письмо, — сказала она. — Завещание Дмитрия оформлено. Хочу, чтобы ты знала… тебя в нем нет. Дмитрий хотел, чтобы все осталось в семье».
Ее слова обожгли. «Осталось в семье»? Разве я не семья? Я была его женой двадцать лет. Мы делили все — счета, мечты, горести, радости.
Я попыталась ответить спокойно.
«Лариса, мы с Дмитрием строили жизнь вместе. Я не понимаю…»
Но она перебила меня.
«Слушай, я не хочу спорить. Таково было его желание. Мы разберем твои вещи из дома, когда все уладится».
Когда связь прервалась, мои руки дрожали. Я даже не знала, о каком письме она говорила — но понимала, что должна дождаться его.
Через неделю пришел толстый конверт от юриста, господина Соколова. Внутри было приглашение на оглашение завещания Дмитрия.
Лариса говорила так, словно меня вообще исключили, но в письме я была указана среди присутствующих.
Я позвонила господину Соколову, голос слегка дрожал.
«Мне сказали… что меня нет в завещании. Стоит ли мне приходить?»
Он удивился.
«Анна Сергеевна, уверяю вас, у вас есть полное право присутствовать. Более того, я настоятельно рекомендую вам быть там».
Его тон вселил в меня искру надежды.
Мы собрались в тихом кабинете.
Лариса сидела напротив, по бокам — ее муж и взрослый сын. Когда наши взгляды встретились, ее губы дрогнули в самодовольной улыбке.
Господин Соколов начал с юридических формальностей, затем открыл завещание. Голос Дмитрия — сохраненный в его словах — ожил в этой комнате.
«Моей сестре Ларисе я оставляю старинные часы из родительского дома, в надежде, что они напомнят ей о нашем общем детстве».
Улыбка Ларисы стала шире.
«Моему племяннику, Игорю, я оставляю коллекцию автографов хоккеистов, зная, что она обретет хорошего хозяина».
Затем господин Соколов замолчал, и мне показалось, что в его глазах мелькнул едва уловимый огонек.
«А моей любимой жене, Анне, я оставляю все остальное имущество — включая наш дом, сбережения и личные вещи — в знак признательности за жизнь, которую мы построили вместе, и с глубочайшей благодарностью за любовь и радость, которые она принесла в мои годы».
В комнате повисла тишина.
Лариса заморгала. «Подождите… этого не может быть. Дмитрий говорил мне…»
Господин Соколов покашлял.
«Это завещание было обновлено и подписано полтора года назад, в моем присутствии, с двумя свидетелями. Оно действительно».
Ее лицо покраснело, но она попыталась взять себя в руки.
«Но дом был наш, семейный…»
«Не
