— Умоляю тебя, доченька, сжалься надо мной, уже три дня я не ела ни крошки хлеба, и у меня не осталось ни копейки,— молила старушка продавщицу.
Ледяной зимний ветер пробирал до костей, обвивая старые улочки города, будто напоминая о временах, когда здесь еще жили люди с теплыми сердцами и честными глазами.
Среди серых стен и облупившихся вывесок стояла пожилая женщина, лицо ее было изрезано сетью морщин, словно каждая рассказывала свою историю — о боли, стойкости и утраченных надеждах. В руках она сжимала потертый мешок с пустыми бутылками, последними осколками прошлой жизни. Глаза ее были влажны, слезы медленно скатывались по щекам, не спеша высохнуть на морозе.
— Умоляю, доченька…— прошептала она дрожащим голосом, как лист на ветру.— Три дня не ела хлеба. Нет у меня ни копейки… ни гроша даже на кусочек.
Ее слова повисли в воздухе, но за стеклянной дверью ларька продавщица лишь равнодушно покачала головой. Взгляд ее был холоден, словно высечен изо льда.
— Ну и что? — раздраженно ответила она.— Здесь булочная, а не приемный пункт. Неужели не видишь? На вывеске ясно написано: бутылки сдаются в специальном месте, там и дадут денег… на хлеб, на еду, на жизнь. Чего ты от меня хочешь?
Старушка растерялась. Она не знала, что пункт закрывается в двенадцать. Опоздала. Опоздала на тот маленький шанс, который мог спасти ее от голода. Раньше она и подумать не могла, что станет собирать бутылки. Была учительницей, женщиной образованной, с достоинством, которое не потеряла даже в самые трудные времена. Но теперь… теперь стояла здесь, у ларька, как нищенка, чувствуя, как горечь стыда наполняет душу.
— Ладно…— сказала продавщица, смягчив тон,— тебе бы пораньше вставать. Завтра, если принесешь бутылки с утра, приходи, тогда и поешь.
— Доченька,— взмолилась женщина,— дай хоть четвертинку булки… Завтра отдам. Голова кружится… Не могу… Не выдерживаю больше этого голода.
Но в глазах продавщицы не было ни искры жалости.
— Нет,— резко оборвала она.— Благотворительностью не занимаюсь. Сама с трудом свожу концы с концами. Каждый день толпы приходят, просят. Некормлю всех. Не задерживай, очередь.
Рядом стоял мужчина в темном пальто, погруженный в свои мысли. Казалось, он был далеко, в мире забот, решений, будущего. Продавщица мгновенно преобразилась, словно перед ней появился не простой покупатель, а важный гость.
— Здравствуйте, Павел Андреевич! — радостно воскликнула она.— Сегодня как раз привезли ваш любимый хлеб, с орехами и сухофруктами. И пирожки свежие, с курагой. С вишней вчерашние, но тоже хорошие.
— Здравствуйте,— рассеянно ответил мужчина.— Дайте хлеб с орехами и шесть пирожков… с вишней.
— С курагой? — улыбнулась она.
— Неважно,— пробормотал он.— С курагой, если есть.
Достал толстый кошелек, вынул крупную купюру и молча протянул. В этот момент его взгляд случайно скользнул в сторону… и остановился. Он увидел старушку, стоявшую в тени ларька. Лицо ее показалось знакомым. Очень знакомым. Но память упрямо отказывалась возвращать воспоминания. Лишь одна деталь вспыхнула в сознании: старинная брошь в виде цветка, приколотая к ее поношенному пальто. В ней было что-то особенное… что-то родное.
Мужчина сел в черную машину, положил пакет с покупками на сиденье и уехал. Его офис был недалеко, на окраине города, в скромном, но современном здании. Он не любил показуху. Павел Шатов, владелец крупной фирмы по продаже бытовой техники, начинал с нуля, еще в лихие девяностые, когда страна стояла на краю хаоса и каждый рубль доставался кровью и потом. Благодаря железной воле, уму и невероятной работоспособности он построил империю, не полагаясь на связи и покровителей.
Его дом — уютный коттедж на окраине — был полон жизни. Здесь жили его жена Жанна, двое сыновей, Артем и Кирилл, и скоро должна была родиться долгожданная дочь. Именно звонок жены вывел его из раздумий.
— Паш,— тревожно сказала Жанна,— из школы звонят. Артем опять подрался.
— Дорогая, не знаю, смогу ли…— вздохнул он.— У меня важные переговоры с поставщиком. Без этого контракта можем потерять миллионы.
— Но мне одной тяжело,— тихо сказала она.— Я беременна, устала. Не хочу идти туда одна.
— Не ходи,— сразу ответил он.— Обещаю, найду время. А Артем… получит по заслугам, если не начнет себя вести.
— Ты никогда не дома,— грустно проговорила она.— Приходишь, когда дети уже спят, уходишь, когда они еще в кровати. Я беспокоюсь. Ты совсем не отдыхаешь.
— Работа,— ответил он, почувствовав укол вины.— Но все ради семьи. Ради тебя, ради детей, ради нашей малышки, которая скоро родится.
— Прости,— прошептала она.— Просто ты мне нужен.
Павел провел весь день в офисе, а затем и вечер. Когда вернулся домой, дети уже спали, а жена сидела в гостиной, ожидая его. Она извинилась за свои слова, но он лишь покачал головой.
— Ты права,— тихо сказал он.— Работаю слишком много.
Она предложила разогреть ужин, но Павел отказался.
— Я уже поел в офисе. Принес пирожки с курагой, из того ларька. Отличные. И хлеб с орехами…
— Хлеб не понравился,— заметила Жанна.— Дети даже не доели.
Павел задумался. В голове всплыл образ той старушки. В ней было что-то… что-то глубоко знакомое. Не только лицо, но и осанка, взгляд, брошь… И вдруг, как вспышка, вернулась память.
— Неужели… она? — прошептал он.— Тамара Васильевна?
Сердце сжалось. Он вспомнил все. Школу, класс, ее строгие, но добрые глаза. Вспомнил, как она учила его математике, терпеливо объясняя каждую задачу. Вспомнил, как он, мальчик из бедной семьи, жил с бабушкой в маленькой квартире, где порой не было даже хлеба. И она… она замечала. Не давала ему чувствовать себя униженным. Придумала для него «работу»: помочь по хозяйству, посадить цветы, по
