Дневник. Страшный стыд.
Соседям я врала о дочери, потому что было стыдно. В узелке, собранном на смерть, лежали письма… от дочери. Галка достала их и положила покойнице под подушку. Пусть заберет их с собой в могилу, и… свой страшный стыд.
Из жизни.
Ульяна с юных лет верила в сны. Так уж сложилось. Бывало, подружки в поле расскажут, что приснилось, а она подумает — и растолкует. Редко ошибалась. А свои сны разгадывала сама. И еще — летала во сне! Бывало, поднимется над крышами изб — и вот уже парит! Дух захватывает! Один сон снился ей снова и снова. Белые кони в серых яблоках, запряженные в сани, а в санях — они с Алексеем вдвоем держат вожжи. Кони разгоняются так стремительно, что взмывают в небо! Им с мужем дух перехватывает! Бросают вожжи, пригибаются — и летят… Этот сон снился ей, пока Алексей был жив. А когда его не стало, она еще не раз «летала» на конях, а он стоял рядом, только вожжи в руки не брал… Улыбался… Ей так нравился этот ночной «полет», хоть и знала: видеть во сне коней — к болезни, а то и к смерти. Вот «полетает» ночью — а наутро то давление скачет, то сердце колет…
В ту ночь они снова стояли вдвоем в санях. Но никто уже не управлял «полетом». Вожжей и вовсе не было. А кони поднимались все выше и выше, прямо к облакам! На облачке сидел ангелочек с крылышками и улыбался им. «Любочка! Моя Любочка!» — вскрикнула во сне Ульяна так громко, что сама себя разбудила…
«Пора… Пора собираться», — тихо сказала себе. Без жалости, без отчаяния…
В доме она всегда любила порядок, так что вымыла пол, вытряхнула половики. Достала узелок — тот, что давно припасла «на смерть», разложила все, даже записки написала, что и куда. Ведь без нее никто не разберется. Чужие люди будут шарить по углам… А войдет Галка — кто же еще! Она одна теперь к ней ходит, и подруга, и почти сестра. Подруг-то у нее почти не осталось, да и ноги болят — не дойдут. А Галка бойкая. Примчится…
Ульяна взяла школьную тетрадь, ручку и села писать письмо.
«Прости меня, Галя. Ты мне ближе всех. Мы с тобой, как сестры, прожили… Не выноси на люди, прошу тебя, мой страшный стыд. Мне, может, уже и не больно будет, если люди станут судачить, но все же прошу… Я много лет врала людям и тебе, сестра, что у меня заботливая дочь, просто она не приезжает, потому что болеет… А на самом деле я не знаю, где она. Думаю, жива, только бросила меня давно. И чтобы не стыдно было людям в глаза смотреть, я всем врала, и тебе тоже… Не жди мою дочь, не ищи ее… Похорони меня рядом с Алексеем, где место оставила. Избу и все, что в ней, тебе завещаю. Может, твоим детям пригодится. Не сумела я дочь воспитать… Страшный стыд за это ношу. И пусть он уйдет со мной в могилу… Прошу тебя, сестренка…»
Ульяна как следует истопила печь, закрыла заслонку и легла спать…
Галка еще с вечера заметила, что у подруги в окнах темно, но разве могла подумать!
— Не оставляла покойная какой записки? — спросил участковый, приехавший оформлять смерть одинокой женщины.
— Ничего не было… Ничего… Тяжело ей было от одиночества, вот и все… — сказала Галка, перебирая в кармане смятое предсмертное письмо подруги.
***
Ее Любочка росла красавицей и умницей. Единственной, любимой. Алексей, женатый агроном, влюбился в простую колхозницу. По законам тех лет его должны были уволить, исключить из партии, но как-то вышло, что отделался выговором — и будто забыли. У них с женой детей не было, а тут огородница родила внебрачного ребенка от агронома! Говорили, у самого председателя колхоза рыльце в пуху, вот и помог быстро развестись да жениться на Ульяне. «Нечего тут «безотцовщину» разводить», — стучал кулаком по столу. Его бывшая уехала в город, нашла там городского, а они с Ульяной жили душа в душу, дочку растили… Только недолго и несчастливо.
Такие же кони, похожие на те, что снились, только настоящие, и принесли беду. Алексей поздно вечером ехал с поля на велосипеде. В темноте на него налетели кони и смяли. Всадник был пьян и не заметил. Если бы кто-то нашел его вовремя! Ульяна ждала до рассвета, не сомкнув глаз. Нашли утром… уже мертвого. А можно было спасти, если бы кто увидел. Видно, судьба…
Были у Ульяны и ухажеры… Да она и внимания не обращала. Жила одной дочерью. А та радовала мать. Училась отлично. В художественной самодеятельности не только в селе, но и в районе выступала. И пела, и танцевала! Говорили — талант! Да еще и везучая! С первого раза поступила в Московский институт культуры!
Ульяна души в дочери не чаяла. Все норовила привезти гостинец, наведать. Первый год Любочка радовалась, сама домой приезжала по любому поводу. Но потом стала отвыкать. Да еще и грубить. Нервы у нее. Все не так. Приехала Ульяна раз, другой — дочери в общежитии нет. Говорят, иностранного жениха нашла. Вскоре из института выгнали. Бывшие однокурсники шептались: тот иностранец подсадил Любу на наркотики. Тогда в селах про такую беду и не слышали. Какой стыд матери! Страшный стыд! Где-то через год после последней встречи Любочка написала матери письмо. Мол, забудь и не ищи. У меня своя жизнь.
Бывало, полет Ульяна свеклу, рядки по километру тянутся, а ей бы еще длиннее — чтобы не разгибаться, чтобы люди глаз не видели. Только слезы капают прямиком на грядки…
Вот однажды перед Покровом, когда свеклу убирали, Ульяна осмелилась сказать девчатам в бригаде, что ее Любочка… замуж вышла. На неделе в Москву съездила, а после призналась: «На свадьбе у дочери была! Не говорила, чтоб не сглазить! Муж у Любочки серьезный. Начальник большой. Работа у него такая — по миру ездит. Не видать мне теперь дочь дома. Не видать! А угощенье вам, девки, поставлю!»
И поставила!
