— Умоляю, доченька, сжалься над старухой, — дрожащим голосом просила пожилая женщина продавщицу. — Три дня уже во рту маковой росинки не было, и ни копейки за душой не осталось.
Ледяной ветер пробирал до костей, гуляя по старым улочкам Екатеринбурга, будто напоминая о временах, когда здесь ещё жили люди с тёплыми сердцами и честными глазами.
Среди серых стен и облупившихся вывесок стояла старушка, лицо которой было изрезано морщинами, будто каждая из них рассказывала свою историю боли, стойкости и утраченных надежд. В руках она сжимала потрёпанную сумку, полную пустых стеклянных бутылок — последних осколков прошлой жизни. Глаза её были влажными, а слёзы медленно катились по щекам, не торопясь высыхать на морозе.
— Умоляю, деточка… — прошептала она дрожащим, как осиновый лист, голосом. — Три дня крошки во рту не было. Ни рубля, ни копейки… даже на кусочек хлеба.
Слова её повисли в воздухе, но за стеклянной дверью ларька продавщица лишь равнодушно покачала головой. Взгляд её был холодным, будто выточенным изо льда.
— Ну и что? — раздражённо бросила она. — У нас хлебный киоск, не приёмный пункт. Что, читать не умеешь? Написано же: бутылки сдавать в специальном месте, а там дадут деньги… на хлеб, на еду, на жизнь. Чего ты от меня хочешь?
Старушка растерялась. Она не знала, что приёмный пункт закрывается в двенадцать. Опоздала. Опоздала на тот крошечный шанс, который мог бы спасти её от голода. Раньше ей и в голову не приходило собирать бутылки. Она была учительницей, женщиной с образованием, с достоинством и честью, которую не теряла даже в самые тяжёлые дни. Но сейчас… сейчас она стояла у киоска, как нищенка, чувствуя, как горечь стыда наполняет её душу.
— Ладно… — смягчив тон, сказала продавщица. — Меньше спать надо. Завтра, если принесёшь бутылки пораньше, приходи — накормлю.
— Дочка, — взмолилась старушка, — дай хоть четвертинку батона… Завтра отдам. Голова кружится… Не могу… Не выдерживаю больше.
Но в глазах продавщицы не было ни искры жалости.
— Нет, — резко оборвала она. — Благотворительностью не занимаюсь. Сама с трудом концы с концами свожу. Каждый день толпы приходят, всех не накормишь. Не задерживай, очередь стоит.
Рядом стоял мужчина в тёмном пальто, погружённый в свои мысли. Казалось, он был далеко — в мире забот, решений, будущего. Продавщица мгновенно преобразилась, будто перед ней появился не просто покупатель, а важный гость.
— Добрый день, Павел Андреевич! — весело воскликнула она. — Как раз сегодня привезли ваш любимый хлеб, с орехами и сухофруктами. И пирожки свежие — с курагой. Вишнёвые вчерашние, но тоже хорошие.
— Здравствуйте, — рассеянно ответил мужчина. — Дайте хлеб с орехами и шесть пирожков… вишнёвых.
— С курагой? — уточнила продавщица с улыбкой.
— Неважно, — пробормотал он. — Пусть с курагой.
Достал толстый кошелёк, вынул крупную купюру и молча протянул. В этот момент его взгляд случайно упал в сторону… и остановился. Он увидел старушку, стоявшую в тени киоска. Лицо её казалось знакомым. Очень знакомым. Но память упорно отказывалась подсказать, откуда. Лишь одна деталь мелькнула в сознании — старинная брошь в виде цветка, приколотая к её потрёпанному пальто. В ней было что-то… родное.
Мужчина сел в чёрную машину, положил пакет с покупками на сиденье и уехал. Его офис находился неподалёку, на окраине города, в скромном современном здании. Павел Шатов, владелец крупной сети бытовой техники, начинал с нуля — в лихие девяностые, когда страна балансировала на грани хаоса, и каждый рубль доставался потом и кровью. Благодаря железной воле, уму и невероятной работоспособности он построил империю без связей и покровителей.
Его дом — уютный коттедж на окраине — был полон жизни. Здесь жили жена Жанна, двое сыновей, Артём и Кирилл, и скоро должна была родиться долгожданная дочь. Именно звонок жены вывел его из раздумий.
— Паш, — тревожно сказала Жанна. — Из школы звонили. Артём опять подрался.
— Дорогая, не знаю, смогу ли… — вздохнул он. — У меня важные переговоры с поставщиком. Без этого контракта можем потерять миллионы.
— Но мне одной тяжело, — тихо сказала она. — Я беременна, устала. Не хочу туда одна.
— Не ходи, — тут же ответил он. — Обещаю, выкрою время. А Артём… получит по первое число, если не начнёт себя вести.
— Ты никогда не бываешь дома, — грустно сказала она. — Приходишь, когда дети уже спят, уходишь — когда ещё в кровати. Я волнуюсь. Ты совсем не отдыхаешь.
— Работа, — ответил он, почувствовав укол вины. — Но всё ради семьи. Ради тебя, ради детей, ради нашей малышки, которая скоро родится.
— Прости, — прошептала она. — Просто ты мне очень нужен.
Павел провёл в офисе весь день, а затем и вечер. Когда вернулся домой, дети уже спали, а жена сидела в гостиной, ожидая его. Она извинилась за свои слова, но он лишь покачал головой.
— Ты права, — тихо сказал он. — Я слишком много работаю.
Она предложила разогреть ужин, но Павел отказался.
— Я уже поел в офисе. Принёс пирожки с курагой, из того самого киоска. Отличные. И хлеб с орехами…
— Хлеб не понравился, — заметила Жанна. — Дети даже не доели.
Павел задумался. В голове всплыл образ той старушки. В ней было что-то… глубоко знакомое. Не только лицо, но и осанка, взгляд, брошь… И вдруг, как вспышка, вернулась память.
— Неужели… она? — прошептал он. — Тамара Васильевна?!
Сердце сжалось. Он вспомнил всё. Школу, класс, её строгие, но добрые глаза. Вспомнил, как она объясняла математику, терпеливо разбирая каждую задачу. Вспомнил, как он, мальчик из бедной семьи, жил с бабушкой в маленькой квартире, где порой не
