Ты меня в четырнадцать из дома выставила, а теперь ждёшь, что я за тобой в старости ухаживать буду? Не дождёшься!
Антонина Игнатьевна не просто уронила чашку она разбила хрупкий мираж прошлого, который давно казался забытым. Фарфор рассыпался звенящими осколками по потёртому линолеуму, словно обломки когда-то роскошной жизни, давно утратившей блеск. Тёмная лужа остывшего чая растекалась по полу, будто вырисовывая контуры несуществующей страны чужой, болезненной, наполненной забытыми клятвами.
Как ты… как ты смеешь? голос её дрожал, как натянутая струна, готовая лопнуть. Каждое слово давалось с усилием, будто несло на себе груз всех прожитых лет. Я тебя родила, кормила, растила… Ты мой сын!
Выгнала, резко перебил её Артём, скрестив руки на груди, будто надевая доспехи. Вот главное слово. Не «родила», не «вырастила» а «убирайся».
Худощавый мужчина с лицом, изрезанным морщинами и горечью, стоял, опираясь на дверной косяк. Его взгляд, тяжёлый, почти болезненный, впивался в женщину, которая когда-то была матерью, а теперь казалась чужой.
Артёмка мой… Антонина Игнатьевна попыталась встать, но ноги не слушались. Она сидела среди осколков, будто часть её души тоже разлетелась на куски. Ты не понимаешь… Тогда были другие времена… Другие обстоятельства…
Ты твердишь это годами, голос Артёма дрогнул, но он стиснул зубы, подавляя не только злость, но и боль. Девяносто восьмой, кризис, бандиты, нищета… И ты решила, что я, пацан четырнадцати лет, должен был сам выживать? А теперь, когда ты старая, ждёшь, что я приползу ухаживать? Нет. Не будет этого.
Он оттолкнулся от косяка и зашагал по тесной кухне, будто стены давили на него. Потолок был низким, приходилось слегка наклонять голову. Квартира, в которой он когда-то жил, теперь казалась крошечной как будто она принадлежала другому человеку, давно исчезнувшему.
Для Антонины Игнатьевны всё рухнуло в одно мгновение. Муж, рабочий с завода, полгода не получал зарплату. Сама она еле сводила концы с концами, торгуя на рынке. А потом Виктор пропал. Без слов, без прощания.
Через три дня милиция сообщила его нашли у железной дороги. Официально несчастный случай. Но она знала правду: он не вынес нищеты, отчаяния, невозможности прокормить семью. Оставил её одну.
С четырнадцатилетним сыном. С долгами. С пустыми руками.
Поживёшь у бабушки, сказала она Артёму, укладывая его вещи в старый чемодан. В голосе дрожала ложь, которую она сама пыталась принять за надежду.
Надолго? спросил он, теребя рукав свитера, будто цепляясь за прошлое.
Ненадолго. Пока я не встану на ноги.
Он кивнул. Молча.
Бабушка жила в деревне за триста вёрст. Автобус ходил раз в сутки.
Артём помнил тот день до мелочей. Как мать избегала его взгляда. Как крепко сжала его руку на вокзале. Как сунула в ладонь свёрток с деньгами и быстро поцеловала в щёку.
Скоро приеду. Слушайся бабулю.
Он сел у окна. Автобус тронулся. Она осталась на перроне маленькая, потерянная.
Бабушка, Агафья Тихоновна, жила в покосившейся избе на краю села. Она не ждала внука Антонина даже не предупредила. Когда он постучал, старуха долго всматривалась в его лицо.
Артёмка? Тонькин?
Он кивнул.
А мать где?
Сказала, приедет позже.
Агафья Тихоновна нахмурилась, но впустила. В избе пахло сыростью, травами и временем. На столе коптила керосиновая лампа свет давали по часам.
Обустраивайся, буркнула бабка, указывая на продавленную кровать. Только не думай, что баловать буду. Работы непочатый край.
Так началась его новая жизнь. Мать не звонила. Не писала. Прошла неделя. Месяц. Полгода.
Бабка была суровой. Определила его в сельскую школу, а всё свободное время заставляла работать. Колол дрова, носил воду, копался в огороде. Руки, привыкшие к книгам, покрылись мозолями.
Тут не курорт, говорила Агафья Тихоновна. Хочешь есть работай.
Он работал. А по ночам плакал в подушку, чтобы старуха не услышала.
Через год в почтовом ящике лежал конверт. Корявые строки:
«Артём, прости. Забрать тебя не могу. Новый муж не хочет чужого ребёнка. Потерпи у бабушки. Когда-нибудь объясню».
В тот день что-то сломалось в нём. Он разорвал письмо и ушёл в лес кричать, пока не охрип.
Бабка показала мне твоё письмо, Артём смотрел на мать, сидевшую среди осколков. Через три года. Когда я сбежал из деревни.
Антонина Игнатьевна подняла глаза.
Я писала… Много раз писала.
Одно письмо, мам. Одно. И то лучше бы не писала.
Она покачала головой:
Не может быть. Я отправляла каждый месяц. И деньги высылала.
Артём усмехнулся:
Значит, бабка тебя обманывала. Ни писем, ни денег я не видел.
В её глазах мелькнуло понимание.
Господи… прошептала она. А я думала, ты злишься…
Я злился, Артём упёрся руками в стол. Каждый день. Знаешь, каково это верить, что родная мать выбросила тебя, как ненужный хлам?
Агафья Тихоновна была старой
Ты выгнала меня в 14 лет, а теперь ждешь, что я буду ухаживать за тобой в старости? Мечтать не вредно!