Меня зовут Иван. Мне 72 года. Живу один в старом доме на окраине небольшого поселка, где когда-то кипела жизнь. Вот в этом дворе мой сын бегал босиком по траве, звал меня строить шалаши из старых одеял, вместе мы жарили картошку на костре и мечтали о будущем. Тогда мне казалось, что это счастье будет длиться вечно. Что я нужен, важен. Но жизнь идет своим чередом, и теперь дом наполнен тишиной. Пыль на чайнике, шорох в углу да редкий лай соседской собаки за окном.
Моего сына зовут Антон. Его мать, моя покойная супруга Мария, ушла от нас почти десять лет назад. После этого он остался единственным близким мне человеком. Последней ниточкой, связывающей с прошлым, где еще было тепло и смысл.
Мы воспитывали его с любовью и заботой, но и с твердостью. Я много работал, мои руки никогда не знали покоя. Мария была сердцем нашего дома, а я его руками. Не всегда я был рядом, но когда было нужно приходил. Подчиненный работе, но отец дома. Я учил его кататься на велосипеде, чинил его первую «копейку», на которой он уехал учиться в Тверь. Я им гордился. Всегда.
Когда Антон женился, моя радость не знала границ. Его невеста, Алёна, показалась мне скромной, тихой. Они переехали на другой конец города. Я подумал: пусть живут своей жизнью, строят свое. А я буду рядом, помогу, поддержу. Думал, они станут приезжать, что я смогу нянчить внуков, читать им на ночь сказки. Но ничего не вышло, как задумано.
Сначала звонки стали короче. Потом только сообщения по праздникам. Я приезжал сам с пирогом, конфетами. Один раз мне открыли, но сказали, что у Алёны голова болит. В другой ребенок спал. А в третий и вовсе не открыли. После этого я перестал приходить.
Я не устраивал сцен. Не жаловался. Просто сидел и ждал. Говорил себе: у них свои заботы, работа, дети все наладится. Но время шло, и я понял: в их жизни для меня нет места. Даже в день памяти Марии они не приехали. Только позвонили и все.
Недавно я случайно встретил Антона на улице. Он держал сына за руку, нес сумки. Я окликнул его сердце сжалось от радости. Он обернулся, посмотрел на меня, как на незнакомца. «Папа, ты как?» спросил он. Я кивнул. Он тоже кивнул. Сказал, что спешит. И ушел. Вот и вся встреча.
Долго шел домой. По дороге думал: где я ошибся? Почему собственный сын стал мне чужим? Может, был слишком строг? Или, наоборот, слишком мягок? А может, просто стал обузой со своими воспоминаниями, старостью, молчанием
Теперь я сам себе семья, сам себе опора. Завариваю чай, перечитываю письма Марии, иногда сижу на лавочке и смотрю, как играют чужие дети. Соседка, Людмила, иногда машет мне рукой. Я киваю в ответ. Так и живу.
Я все еще люблю своего сына. Больше всего на свете. Но больше ничего не жду. Наверное, такова судьба родителей отпускать. Вот только никто не готовит нас к тому дню, когда мы становимся лишними в жизни тех, ради кого жили.
И, может быть, это и есть настоящая зрелость. Только теперь не ребенка. А родителя.
