Это был один из тех дней, когда мороз сковал улицы, а небо нависло тяжёлым серым одеялом. Анастасия, служанка в доме Смирновых, только что закончила вытирать пыль с резных перил. Её пальцы дрожали от холода, передник был испачкан воском, но душа оставалась мягкой, как свежий снег.
Наклонившись поправить половик, она заметила у калитки тень.
Мальчишка. Босой, с синими от стужи губами, в рваном ватнике. Его глаза, огромные и голодные, прилипли к дверям усадьбы.
Анастасия подошла ближе:
Ты откуда, заинька?
Ответа не последовало. Взгляд её скользнул к миске с гречкой и тушёной капустой, оставленной на крыльце.
Барин уехал по делам и вряд ли вернётся до вечера. Экономка отлучилась на базар. Казалось, никто не заметит.
Она приоткрыла калитку.
Заходи, погрейся, прошептала.
Мальчик неуверенно переступил порог. Грязные волосы, худые ручонки Она провела его в кухню, усадила на лавку и поставила перед ним дымящуюся миску.
Кушай, ласково сказала она.
Ребёнок посмотрел на неё, потом на еду. В глазах его заблестели слёзы. Он ел жадно, будто не видел пищи неделями. Маленькие пальцы дрожали, щёки вымазались в подливе.
Анастасия стояла у печи, сжимая в руке медный крестик. Ему вряд ли было больше семи.
Она не знала, что Пётр Смирнов вернулся раньше. Заседание в думе отменили, и он решил заехать домой. Увидел приоткрытую калитку и нахмурился.
В доме он ожидал тишины, но услышал стук ложки о фаянс.
И пошёл на звук.
В кухне он остановился как вкопанный: Анастасия, бледная, у стены. За столом оборванец, уплетающий еду из дорогого сервиза.
Анастасия прошептала:
Барин я могу объяснить
Но Пётр поднял ладонь.
Он не сказал ни слова.
Он просто смотрел. На мальчика. На его грязные пальцы, сжимающие серебряную ложку. На счастье в глазах.
И что-то внутри Петра Смирнова перевернулось.
Как звать-то тебя, паренёк? тихо спросил он.
Ваня, прошептал мальчик.
Когда в последний раз ел досыта?
Ваня пожал плечами:
Давно, барин.
Доедай, сказал Пётр. И вышел.
Анастасия ждала гнева, расчёта. Но вечером барин велел приготовить детскую.
Утром он сидел в столовой с газетой. Рядом Ваня рисовал что-то углём на салфетке.
Опеки вызовем, сказал Пётр. Но пока пусть остаётся.
У Анастасии навернулись слёзы:
Спасибо, барин.
Пётр улыбнулся:
Ты дала ему не только кашу, Настя. Ты дала ему надежду.
С тех дней усадьба ожила. В коридорах зазвучали смех, топот ног и даже звон разбитого графина. Но никто не роптал, особенно сам Пётр Смирнов.
Опека не нашла ничего: ни родни, ни заявлений. Просто ребёнок, один, как пёрышко на ветру. Анастасия просила оставить его хотя бы на время. Но последнее слово было за Петром:
Он остаётся. Теперь он не просто имя в бумагах. Он наш.
Ваня впервые услышал слово «наш». И в глазах его зажглись звёзды.
Сначала было нелегко. Вани
Горничная тайком накормила бездомного мальчика горячим обедом из ресторана, рискуя быть уволенной.