Он сказал, что я «не годен в отцы» — но я растил этих детей с самого их рождения

**Дневник.**
Он сказал, что я «не отцовского склада» но я растил этих детей с самого начала.
Когда моя сестра Светлана начала рожать, я был в другом конце области на байк-слёте. Она умоляла меня не отменять поездку, твердила, что всё под контролем, что у неё ещё есть время.
Времени не хватило.
На свет появились трое крошечных комочков а её не стало.
Помню, как стоял в реанимации, держа этих едва дышащих малышей. От меня пахло бензином и кожей. Я не знал, что делать. Но взглянул на них на Анфису, Глашу и Елисея и понял: я их не брошу.
Ночные покатушки сменились ночными кормлениями. Ребята из автомастерской подменяли меня, чтобы я успевал забирать детей из садика. Я научился заплетать Глаше косы, успокаивать Анфису в истериках, уговаривать Елисея съесть хоть что-то, кроме макарон с маслом. Перестал уезжать в дальние рейды. Продал два мотоцикла. Собрал двухъярусные кровати своими руками.
Пять лет. Пять дней рождения. Пять зим с гриппом и отравлениями. Я не был идеальным, но я был рядом. Каждый день.
А потом появился он.
Биологический отец. Его не было в свидетельствах о рождении. Он ни разу не навестил Свету, пока она носила детей. По её словам, он сказал, что тройня «не его формат».
Но теперь? Он решил их забрать.
И пришёл не один. Привёл соцработницу по имени Ольга. Она лишь бросила взгляд на мои замасленные спецовки и заявила, что я «не создаю подходящих условий для полноценного развития детей».
Я онемел.
Ольга осмотрела наш маленький, но уютный дом. Увидела детские рисунки на холодильнике. Велосипеды во дворе. Валенки у порога. Вежливо улыбалась. Делала пометки. Я заметил, как её взгляд задержался на моей татуировке ворон на шее.
Хуже всего было то, что дети ничего не понимали. Анфиса прижалась ко мне. Елисей расплакался. Глаша спросила: «Этот дядя теперь будет нашим папой?..»
Я ответил: «Никто вас не заберёт. Только через суд».
А теперь заседание через неделю. У меня есть адвокат. Хороший. Дорогущий, но оно того стоит. Мастерская еле сводит концы с концами, но я бы продал последний инструмент, лишь бы оставить их.
Я не знал, что решит суд.
Накануне я не спал. Сидел на кухне, разглядывая рисунок Анфисы мы стоим у нашего дома, держась за руки, а в углу солнце и облака. Детские каракули, но на них я выглядел счастливее, чем когда-либо.
Утром надел рубашку, которую не носил со дня похорон Светы. Глаша, увидев, фыркнула: «Дядя Лёша, ты как поп на исповеди».
«Будем надеяться, судье нравятся попы», выдавил я улыбку.
Судья казался существом из другого мира. Всё вокруг строгое, полированное. Напротив сидел биологический отец Артём в дорогом костюме, разыгрывая заботливого родителя. Даже принёс фотографию детей в покупной рамке будто это что-то доказывало.
Ольга зачитала отчёт. Не врала, но и не смягчала формулировки. Упомянула «ограниченные ресурсы», «вопросы к эмоциональной стабильности» и, конечно, «отсутствие традиционной семьи».
Я стиснул кулаки.
Потом говорил я.
Рассказал всё с того звонка о Свете до момента, когда Глашу вырвало мне на спину в дороге, а я даже не поморщился. Рассказал, как устроился на вторую работу, чтобы оплатить логопеда для Анфисы. Как Елисей научился плавать, потому что я обещал ему котлету по пятницам, если он не сдастся.
Судья спросил: «Вы уверены, что сможете дальше растить троих детей один?»
Я хотел соврать. Но не стал.
«Нет. Не всегда, ответил я. Но я делаю это. Уже пять лет. Не потому, что обязан. Потому что они моя семья».
Артём ерзнул, но промолчал.
И тут случилось неожиданное.
Глаша подняла руку.
Судья удивился, но разрешил: «Девочка?»
Она встала на скамью и чётко сказала: «Дядя Лёша целует нас перед сном. А когда нам страшно, он спит на полу у кровати. И однажды продал мотоцикл, чтобы починить нам бойлер. Я не знаю, какой он папа, но нам хватает и такого».
Тишина.
Не знаю, решило ли это исход, но когда судья произнёс: «Опека остаётся за гражданином Леонидом Соколовым», я впервые за годы вздохнул свободно.
Артём вышел, не глядя. Ольга кивнула мне едва заметно.
Вечером я жарил сырники и варил борщ любимое блюдо детей. Глаша плясала на столе. Елисей размахивал ложкой, как мечом. Анфиса прижалась ко мне и прошептала: «Я знала, ты справишься».
И в тот момент, среди крошек на полу и усталости в костях, я чувствовал себя счастливейшим человеком на свете.
Семья не про кровь. Про тех, кто остаётся. Даже когда невмоготу.