В шестьдесят пять я поняла: страшнее одиночества умолять детей о звонке, зная, что ты им в тягость.
Мам, привет, срочно нужна помощь.
Голос сына в трубке звучал так, будто он говорил с нерадивым подчинённым, а не с матерью.
Людмила Степановна замерла с пультом в руке, так и не включив вечерние новости.
Витя, здравствуй. Что случилось?
Да ничего, Виктор нетерпеливо выдохнул. Просто мы с Мариной вчера взяли горящий тур, вылет завтра. А Графа оставить не с кем. Возьмёшь?
Граф. Огромный, слюнявый дог, который в её скромной «двушке» занимал больше места, чем бабушкин сервант.
Надолго? осторожно спросила Людмила, уже зная ответ.
Ну, на неделю. Может, на две. Мам, ну ты же знаешь, какой он нежный. В гостиницу для собак это же издевательство!
Людмила Степановна взглянула на диван, перетянутый новой светлой тканью. Она копила на это полгода, отказывая себе даже в чашке кофе в кафе. Граф превратит его в лохмотья за пару дней.
Витя, я мне неудобно. Я только ремонт закончила.
Какой ремонт? в голосе сына прозвучало раздражение. Обои переклеила?
Граф воспитанный, просто гуляй с ним почаще. Всё, Марина зовёт, чемоданы собирать. Привезём его через час.
Короткие гудки.
Он даже не спросил, как её дела. Не поздравил с днём рождения, который был три дня назад. Шестьдесят пять.
Она ждала звонка весь день, приготовила оливье, надела новое платье. Дети обещали заехать не приехали.
Виктор прислал СМС: «Мам, с ДР! Завал на работе». Таня не написала ничего.
А сегодня «срочно нужна помощь».
Людмила Степановна медленно опустилась на диван. Дело было не в собаке и не в испорченной обивке.
Дело было в этом унизительном чувстве быть «функцией». Бесплатной передержкой, экстренной службой, крайней инстанцией.
Она вспомнила, как когда-то мечтала, чтобы дети выросли самостоятельными.
Теперь же поняла: страшнее пустой квартиры ждать звонка, зная, что ты нужна только тогда, когда от тебя что-то нужно.
Выпрашивать внимание, расплачиваясь за него своим комфортом и достоинством.
Через час в дверь позвонили. На пороге стоял Виктор, держа за поводок огромного пса. Граф рванул внутрь, оставляя на полу грязные следы.
Мам, вот корм, вот игрушки. Гулять три раза, ты ж знаешь. Всё, мы бежим, а то на рейс опоздаем! сунул ей поводок, чмокнул в щёку и исчез.
Людмила осталась стоять в прихожей. Граф уже деловито обнюхивал ножки кресла.
Из комнаты донёсся звук рвущейся ткани.
Она посмотрела на телефон. Может, позвонить Тане? Но палец замер.
Таня не звонила три недели. Наверное, занята. Своя жизнь, своя семья.
И тут Людмила впервые не почувствовала обиды. Вместо неё пришло что-то другое. Холодное, ясное и очень трезвое.
Хватит.
Утро началось с того, что Граф, выражая любовь, прыгнул на кровать, оставив на пододеяльнике следы размером с блюдце.
Диван в гостиной был разодран, а фикус, который она растила пять лет, лежал на полу с обгрызенными листьями.
Людмила налила себе валерьянки и набрала Виктора. Трубку он взял не сразу.
На фоне шум моря и смех Марины.
Мам, что? У нас всё отлично!
Витя, насчёт собаки. Он уничтожает квартиру. Разорвал диван, я не справляюсь.
Как? искренне удивился сын. Он никогда ничего не портил. Может, ты его запираешь? Ему нужен простор. Мам, ну не начинай, а? Мы только прилетели. Погуляй с ним подольше успокоится.
Я гуляла два часа! Он тянет так, что я чуть не упала. Витя, забери его, пожалуйста.
Пауза. Потом голос сына стал жёстким.
Мам, ты серьёзно? Мы в Сочи! Как я его заберу? Ты же сама согласилась. Или хочешь, чтобы мы сорвали отпуск? Это эгоизм.
Слово «эгоизм» ударило, как пощёчина. Она, прожившая для них всю жизнь, эгоистка.
Я не
Всё, мам, Марина зовёт. Развлекай Графа, уверен, вы поладите.
Гудки.
Руки дрожали. Она позвонила Тане. Дочь всегда была рассудительнее.
Тань, привет.
Мам, что-то срочное? Я на совещании.
Да. Витя оставил мне собаку, а она крушит всё.
Таня вздохнула.
Ну, он же попросил. Что тебе, сложно помочь? Мы же семья. Ну порвал диван купим новый. Витя потом отдаст.
Таня, дело не в диване! В отношении!
А как он должен был? На коленях стоять? Мам, хватит. У тебя же времени полно. Побудь с собакой, что тут такого? Всё, у меня совещание.
Разговор закончился.
Людмила положила телефон.
Семья. Странное слово.
Оно означало людей, которые вспоминают о тебе, когда что-то нужно, и обвиняют в эгоизме, если ты не исполняешь.
Вечером соседка снизу, злая, как фурия, постучала в дверь.
Люда! Твоя собака воет три часа! Ребёнок не спит! Успокой или вызову участкового!
Граф радостно гавкнул в ответ.
Людмила закрыла дверь, посмотрела на пса, на диван, на телефон.
Внутри нарастало глухое раздражение.
Она всегда пыталась решить по-хорошему. Объяснить, войти в положение.
Но её доводы разбивались о стену равнодушия.
Она взяла поводок.
Пошли, Граф.
Они шли по аллее парка. Граф рвался вперёд, вырывая поводок из её рук. Каждый рывок отдавался эхом слов детей: «эгоизм», «времени полно», «сложно помочь?».
Навстречу шла Зоя, бывшая коллега. Яркий платок, модная куртка, смех.
Люсь, привет! С внуком гуляешь?
