Умирая в реанимации, я нашла записку: «Уехали на 10 дней». А вскоре мой дом уже выставили на продажу…

Умирая в реанимации, я нашла их записку: «Уехали на 10 дней». Вскоре после этого мой дом выставили на продажу…
Мои дети оставили мне записку: «Уезжаем на десять дней» в тот самый момент, когда я лежала под аппаратами, борясь за жизнь. Они думали, что я не выживу. Хуже того что у меня не хватит сил сопротивляться. Пока я была прикована к больничной койке, они выставили мой дом на продажу, готовясь поживиться тем, что, как они считали, скоро станет их наследством.
Но я оказалась не так беспомощна, как они предполагали. Я сама продала дом, опустошила все счета и ушла, не оглядываясь. Год спустя весь мир увидел меня улыбающейся в вирусном видео в окружении новой «семьи». Когда моя дочь прибежала ко мне в слезах, умоляя: «Мама, прости нас», я посмотрела ей прямо в глаза и сказала: «У меня уже были похороны. Ты просто не пришла».
Первое, что я услышала в тот страшный день, резкий звук кардиомонитора. Грудь горела от ударов тока, и несколько секунд я не понимала, жива ли ещё. Яркий больничный свет резал глаза, воздух пах лекарствами. Ко мне наклонился молодой врач. На бейдже было написано: «Максим».
«С вами всё в порядке, мягко сказал он. Просто отдохните».
Но я не чувствовала себя в безопасности. Только пустоту. Горло пересохло, но я прошептала: «Где мои дети?»
Максим замялся, и его молчание стало ответом красноречивее любых слов. Позже ночью, когда он решил, что я сплю, я услышала его разговор по телефону: «Да, она очнулась… Хотите поговорить?.. Ладно, я понял».
Они не хотели говорить со мной. Собственные дети.
На следующее утро медсестра поставила рядом стакан воды, а под ним сложенную записку. Руки дрожали, когда я развернула её.
«Уехали на 10 дней. Надеемся, тебе станет лучше. Лена и Саша».
Вот и всё. Десять сухих слов. Ни цветов, ни любви. Просто сообщение, как перед отъездом в отпуск.
Через девять дней, когда меня выписали, за мной никто не пришёл. Меня вывезла на коляске волонтёр. Сердце сжалось, когда машина остановилась у дома, где я прожила двадцать семь лет. Что-то было не так: исчезли кресла с крыльца, шторы заменили, а керамическая лягушка-копилка, где всегда лежал запасной ключ, пуста.
Я стучала в дверь пятнадцать минут, прежде чем её открыл мой зять, Денис, с чашкой кофе в руке. Он побледнел. «О… Галина Сергеевна. Вы… уже здесь. Мы не ожидали, что вас выпишут так скоро. Врачи сказали…»
Я прошла мимо него. Гостиная была почти неузнаваема: мебель переставлена, стены перекрашены, а свадебные фото, которые я так берегла, свалены в пыльную коробку.
А потом я увидела это. На столе лежал рекламный буклет. Фотография моего дома. Его уже продавали.
Рядом папка с документами. Доверенность. Внизу стояла моя подпись, поставленная несколько лет назад после операции, когда я едва соображала. Лена тогда сказала: «Мама, это просто формальность». Теперь я поняла это была ловушка.
И словно судьба хотела, чтобы я всё узнала, я заметила старый планшет Саши в кладовке. Он был разблокирован, на экране переписка.
Лена: «Как продадим дом, сразу вздохнём свободно».
Саша: «Да. Всё готово для дома престарелых. Наконец-то без лишних хлопот».
«Вздохнём свободно». Так они называли меня. Женщину, которая работала на двух работах после смерти их отца. Женщину, отдавшую им всё, что могла.
Они не просто ждали моей смерти они стирали меня из жизни.
В ту ночь я не кричала. Не устраивала сцен. Я планировала.
Утром позвонила Дмитрию Соколову, бывшему ученику когда-то робкому мальчишке, любившему стихи. Теперь он был адвокатом.
«Галина Сергеевна, тепло сказал он, конечно, я помню вас. Вы научили меня писать».
Я всё рассказала. Он внимательно выслушал, а затем объяснил: доверенность, которую они выманили у меня, не давала им права продавать дом. «Мы это остановим», твёрдо заверил он.
Впервые за долгое время я почувствовала надежду. В тот же день Дмитрий подал документы, отменяющие их полномочия. Вечером я поменяла замки. Когда пришёл Денис, я сказала через домофон: «Твои инструменты на крыльце. Забирай и уходи. Иначе вызову полицию». Он ушёл молча.
Я больше не была их матерью. Я стала их целью. Но они недооценили меня.
Через три дня суд восстановил мои права. Но я знала: оставаться в этом доме опасно. Они попробуют снова. Поэтому я сама выставила его на продажу. Только за наличные. Дом ушёл за две недели.
На следующий день после сделки я сняла все деньги, закрыла счета, к которым у них был доступ, и открыла новые на имя Нина Васильева, в память о бабушке.
Перед отъездом оставила две записки на кухонном столе. В каждой одни и те же десять слов:
«Спасибо, что показали, кто вы на самом деле».
Когда они вернулись с отдыха, дом был пуст. Как и я.
Я уехала на север, в маленький городок под Вологдой, которого нет на большинстве карт. Купила за наличные скромный дом и представилась пенсионеркой-библиотекарем. «Нина Васильева, вдова, без детей, ищу покоя».
Впервые за десятилетия никто не нуждался во мне. Никто не ждал, что я его спасу.
Стала волонтёром в местной библиотеке. Там познакомилась с Ольгой, официанткой, в одиночку растившей сына Артёма. Ему было восемь, он обожал комиксы и каждый день после школы забегал в библиотеку. Когда он впервые назвал меня «бабушкой Ниной», сердце дрогнуло но от тепла.
Постепенно жизнь наладилась. Днём Артём, вечера с Ольгой за чаем, утро