Женщина, раздавленная горем после потери сына, забилась в самую глушь, чтобы скрыться от мира. Лишь её пёс помог ей снова услышать зов жизни он привёл её к маленькой девочке, спрятавшейся в лесной чаще.
Анна положила заявление об увольнении на стол главврача Дмитрия Семёновича. Тот снял очки, потер переносицу и посмотрел на неё с такой глубокой, почти отцовской печалью, что ей на миг захотелось забрать бумагу обратно.
Анна, подумайте ещё, тихо сказал он. Может, просто возьмите отпуск? Вы нам очень нужны.
Она покачала головой:
Не могу, Дмитрий Семёнович Не здесь.
Грызущая вина не давала покоя: как мать, она не спасла сына, как врач не смогла его вылечить. Каждый детский крик в больничных коридорах отдавался в сердце острой болью, каждый смех немым укором.
Дмитрий Семёнович был добрым человеком и хорошим начальником, всегда находившим нужные слова. Анна давно замечала, как он иногда смотрит на неё с теплотой, но никогда не переступал границы оставался тактичным и сдержанным. Сейчас в его глазах читалось настоящее сострадание, и от этого становилось ещё тяжелее.
*Поймите, меня больше нет,* кричало внутри. *Та Анна, которую вы знали, умерла вместе с Мишей.*
Внутри была пустота ледяная и беззвучная. Хотелось свернуться и рыдать, но она лишь сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони.
Я пойду, пробормотала она и выскочила из кабинета, боясь разрыдаться перед ним таким близким, но всё же чужим.
Единственная мысль крутилась в голове бежать. Уехать туда, где нет знакомых лиц, жалостливых взглядов, где не слышно детского смеха. Квартиру она продала за бесценок лишь бы скорее уйти.
Поезд медленно прополз мимо крохотной станции, затерянной в лесах. Анна вышла на деревянный перрон, чувствуя тяжесть во всём теле. Две старушки на лавочке сразу же уставились на неё.
К кому приехала, милая? Или не туда попала? спросила одна, кутаясь в пёстрый платок.
Анна грустно улыбнулась:
Сына похоронила. Хочу побыть одна.
Бабки переглянулись, в глазах мелькнуло понимание.
Горе тяжёлое, дочка. У Марфы дом пустует к сыну в город перебралась. Добротный дом, тёплый. Только вот одной там с ума сойти можно. Не запирайся от людей совсем.
Они дали адрес, и Анна, поблагодарив, побрела по пыльной дороге к своему новому «жилью», если его можно было так назвать.
Марфа встретила её настороженно, но, узнав причину приезда, смягчилась:
Живи пока. Деньги невелики. Только Барсик остался кот наш. Диковат, но мышей ловит. Не обижай.
Первый вечер в доме, пропахшем травами и деревом, тянулся бесконечно. Каждый скрип половиц, каждый шорох за окном будили воспоминания. Миша Он бы сейчас носился по комнатам, исследуя каждый угол.
Дни текли медленно. Анна убирала, красила, мыла лишь бы занять руки и мысли. Но горе не отпускало. По вечерам, сидя на крыльце, она рассказывала сыну, что сделала за день, и слёзы сами катились по щекам. Здесь, в глуши, её никто не видел и она не сдерживалась.
Однажды, когда тоска сжала сердце, к крыльцу бесшумно подкрался рыжий кот Барсик. Постоял, посмотрел умными глазами, потом подошёл и осторожно ткнулся мордой в ногу.
Анна замерла, затем протянула руку и погладила его. Кот заурчал. Этот простой, живой звук вызвал новый приступ слёз. Она прижала Барсика к себе, уткнувшись в его шерсть, и плакала, пока не уснула прямо на крыльце, обняв единственное живое существо, которое осмелилось подойти так близко.
Через пару недель соседка принесла щенка дворнягу, худющую и любопытную.
Возьми, Анюта, а то утопят. Тебе и компания, и охрана, сказала женщина.
Щенка назвали Графом за важный, почти барский вид. Сначала Барсик шипел и выгибал спину, но скоро смирился. Теперь они спали у печки, а Анна впервые за долгое время улыбнулась, глядя на их возню.
Деревенские узнали, что в доме Марфы теперь живёт бывшая врач, и стали приходить за помощью померить давление, сделать укол. Анна сначала отказывалась, говорила, что больше не практикует, но, видя их лица, не могла отказать. Помогала, как могла, избегая лишних разговоров.
С каждым днём она чаще уходила в лес. Граф носился впереди, лая на птиц, а Барсик, неожиданно для всех, стал сопровождать их, ловко прыгая через бурелом. Лес принимал её без осуждения, не требуя ничего взамен.
*Здесь можно дышать,* думала Анна. *Можно плакать, не стыдясь. Можно просто быть.*
И понемногу, очень медленно, лёд в её сердце начал таять.
Однажды вечером Анну охватило странное беспокойство. Что-то незримое тянуло её в лес, в самую глушь.
Не сегодня, попыталась отогнать мысль, но Граф вдруг заскулил у двери, явно разделяя её тревогу.
Накинув куртку и взяв фонарь, она пошла за собакой. Граф уверенно вёл её всё дальше, туда, где она ещё не бывала. В тёмном овраге, под корнями старой сосны, он залился лаем.
Анна посветила фонарём и замерла: на земле лежала маленькая девочка, без сознания.
Она подхватила холодное тельце и бросилась домой. Лена была ледяной, пульс едва прощупывался. Граф и Барсик крутились рядом, тыкались мордами в ноги, будто пытаясь помочь.
Дома Анна принялась за дело: растирала девочку, укутала одеялами, обложила грелками. Прошло два часа, прежде чем та открыла глаза бледно-голубые, полные страха.
Где я? прошептала она.
В безопасности, мягко ответила Анна. Как тебя зовут?
Лена Мой папа врач, он меня спасёт.
Сердце Анны сжалось.
Я сейчас, мне нужно за помощью, сказала она и вышла, чтобы девочка не увидела её слёз.
Вскоре приехал участковый Петров, крепкий мужчина за пятьдесят, на видавшем виды «уазике». Выслушав рассказ,
Женщина, потерявшая сына, сбежала от мира в глухую сибирскую деревню. Но её верный пёс привёл её к маленькой девочке — и сердце снова заговорило.