Живот урчал, как голодный пёс, а пальцы немели от холода. Я брела по тротуару мимо ярко освещённых витрин ресторанов, где запах свежей еды ранил сильнее, чем мороз. В кармане ни копейки.
Москва выла метелью. Такой холод, который не берёт ни шарф, ни сжатые в кулаки ладони. Он проникает в кости, напоминая, что ты один без дома, без еды без людей.
Голод был не тот, что после пропущенного завтрака, а тот, что поселяется в теле на дни. От него живот гудит, как барабан, а в глазах темнеет, если резко нагнуться. Настоящий голод. Голод, который калечит.
Два дня ни крошки. Только глоток воды из фонтана и чёрствый кусок хлеба, подаренный прохожей старушкой. Обувь расползалась по швам, одежда воняла потом, а волосы спутались, будто я дралась с ветром.
Я шла по Тверской, мимо ресторанов с нарядными людьми за стёклами. Там смеялись, целовались, поднимали бокалы, будто мир не знал боли. А я я готова была убить за корку хлеба.
Наконец, не выдержав, зашла в заведение, откуда пахло раем: жареным мясом, горячей гречкой и топлёным маслом. Столики были заняты, но никто не заметил, как я подошла к только что освободившемуся месту и схватила оставшийся кусок хлеба. Он был твёрдым, но для меня пиром богов.
Дрожащими руками я подбирала со скатерти остывший картофель, еле сдерживая слёзы. Суховатый кусок мяса следующий. Жевала медленно, словно это последняя еда в жизни. Но тут тяжёлая рука легла на плечо:
Эй. Так нельзя.
Я остолбенела. Передо мной стоял мужчина в идеальном костюме, с галстуком, затянутым строго по линии воротника. Не официант. Возможно, хозяин.
Простите прошептала я, чувствуя, как лицо горит. Я просто очень хочу есть.
Пыталась сунуть картошку в карман, будто это меня спасёт. Он молчал, глядя так, словно решал выгнать или
Иди за мной, наконец сказал он.
Я отпрянула.
Я ничего не украла! Дайте доесть и уйду!
Но он лишь махнул официанту. Через минуту передо мной поставили тарелку с дымящейся едой: пюре, сочная котлета, свежий бородинский хлеб и стакан чая с сахаром.
Это мне? голос дрожал.
Официант кивнул.
Хозяин наблюдал со своего стола. Ни насмешки, ни жалости только тихое понимание.
Я подошла к нему, еле передвигая ноги.
Зачем?..
Он снял пиджак, будто сбросил доспехи.
Потому что никто не должен рыться в объедках, сказал твёрдо. Ешь. С сегодняшнего дня тут всегда будет для тебя место.
Слёзы хлынули сами. Я плакала не только от голода. От стыда. От усталости. Оттого, что кто-то впервые за годы увидел меня.
***
Я приходила на следующий день. И ещё. И снова.
Официанты встречали улыбкой, будто я гость, а не попрошайка. Садилась за тот же столик, ела молча, аккуратно складывала салфетки.
Однажды хозяин позвал к себе.
Как зовут?
Аграфена, прошептала я.
Лет?
Семнадцать.
Он не стал спрашивать больше. Потом сказал:
Ты голодна. Но не только хлебом.
Я уставилась на него.
Тебе не хватает уважения. Достоинства. Чтобы кто-то спросил, как дела, а не отворачивался.
Родителей нет. Мать умерла от туберкулёза. Отец запил. Квартиру отобрали
Он протянул визитку.
Завтра иди по этому адресу. Там центр для таких, как ты. Еда, одежда, учёба.
Почему вы?
Потому что я тоже ел объедки. А потом кто-то протянул руку. Теперь моя очередь.
***
Прошли годы. Я окончила курсы, научилась готовить, работать с людьми.
Сейчас мне двадцать три. Я управляющая в том самом ресторане. Волосы гладко завязаны, форма безупречна. Каждый день я слежу, чтобы ни один голодный не ушёл без тарелки супа.
Хозяин иногда заходит, пьёт со мной чай.
Я знал, что ты справишься, говорит он.
Вы дали шанс. Остальное мой голод, улыбаюсь я.
Он смеётся:
Голод не только ломает. Он заставляет идти вперёд.
Моя история началась с чужих крошек. Теперь я кормлю тех, кто, как я когда-то, забыл вкус надежды.
Мой живот урчал, как бродячий пёс, а руки коченели от холода.