Живот урчал, словно бродячий пёс, а руки коченели от холода. Я брела по тротуару, глядя на освещённые витрины ресторанов, где запах свежеприготовленной еды ранил сильнее, чем мороз. В кармане не было ни копейки.
Город выл от стужи. Такой холод, который не прогнать шарфом или руками, засунутыми в карманы. Он проникал в кости, напоминая, что ты одна без дома, без еды без близких.
Я голодала.
Не тот голод, когда не ел пару часов, а тот, что поселяется в теле на дни. От него желудок стучит, как барабан, а голова кружится при резком движении. Настоящий голод. Голод, который причиняет боль.
Больше двух дней я не брала в рот ни крошки. Лишь глотнула воды из уличной колонки и отгрызла кусок чёрствого хлеба, подаренного прохожей старушкой. Одежда была в грязи, ботинки рваные, а волосы спутались, будто я дралась с ветром.
Я шла по проспекту, где стояли дорогие рестораны. Тёплый свет, тихая музыка, смех гостей всё это было чужим миром. За стёклами семьи поднимали бокалы, влюблённые улыбались, дети играли приборами, будто в жизни не бывало горя.
А я я мечтала о куске хлеба.
Побродив ещё, я зашла в ресторан, откуда пахло раем. Аромат жареного мяса, горячей гречки и топлёного масла сводил с ума. Все столы были заняты, но сначала никто не обратил на меня внимания. Увидев освободившееся место с остатками еды, я едва не зарыдала.
Я села, будто была гостьей, будто имела право здесь находиться. Не раздумывая, схватила чёрствый хлеб из корзинки и сунула в рот. Он был холодным, но для меня пиром. Дрожащими руками я подобрала остывшую картошку, пытаясь сдержать слёзы. Потом кусок почти сухой котлеты. Жевала медленно, словно это последняя еда на земле.
Но тут грубый голос врезался, как пощёчина:
Эй. Так нельзя.
Я окаменела, с трудом проглотив кусок. Передо мной стоял высокий мужчина в идеальном тёмном костюме. Туфли блестели, галстук лежал безупречно. Не официант. Даже не простой посетитель.
Про простите, прошептала я, чувствуя, как лицо горит от стыда. Я просто очень голодна
Я сунула картошку в карман, будто это могло спасти от позора. Он молчал, смотря то ли с гневом, то ли с жалостью.
Иди за мной, наконец сказал он.
Я отступила.
Я ничего не украду! взмолилась я. Докончу и уйду. Не буду мешать.
Я чувствовала себя ничтожной, разбитой, невидимой. Будто тень, которой не место среди людей.
Но вместо того, чтобы выгнать, он махнул официанту и указал на столик в углу.
Я не понимала. Через минуту передо мной поставили дымящуюся тарелку: рассыпчатая гречка, сочная котлета, тушёные овощи, ломоть свежего хлеба и стакан молока.
Это мне? голос дрожал.
Да, улыбнулся официант.
Я подняла глаза. Тот мужчина наблюдал за мной. В его взгляде не было насмешки или жалости. Лишь странное спокойствие.
Я подошла, едва переставляя ноги.
Зачем вы накормили меня? прошептала я.
Он снял пиджак, будто сбросил доспехи.
Потому что никто не должен рыться в объедках, чтобы выжить, твёрдо сказал он. Ешь спокойно. Я хозяин этого места. И отныне здесь для тебя всегда будет еда.
Я онемела. Слёзы жгли глаза. Я плакала не только от голода. От стыда. От усталости. От унижения И от облегчения, что кто-то впервые за долгое время увидел меня.
Я возвращалась на следующий день.
И ещё.
И снова.
Официант встречал улыбкой, будто я постоянная гостья. Я ела молча, аккуратно складывая салфетки.
Однажды хозяин снова подошёл. Пригласил за свой стол. Я колебалась, но его голос давал уверенность.
Как тебя зовут?
Алевтина, тихо ответила я.
Сколько лет?
Семнадцать.
Он кивнул. Больше не спрашивал.
Потом сказал:
Ты голодна. Но не только еды.
Я недоуменно смотрела.
Ты хочешь уважения. Достоинства. Чтобы кто-то спросил, как ты, а не смотрел сквозь тебя.
Я молчала. Он был прав.
Где твоя семья?
Мама умерла от болезни. Отец ушёл к другой. Не вернулся. Меня выгнали из квартиры. Идти было некуда.
А школа?
Бросила. Стыдно было ходить грязной. Учителя смотрели, как на прокажённую.
Он снова кивнул.
Тебе нужна не жалость. Возможность.
Достал визитку.
Завтра иди по этому адресу. Там центр для таких, как ты. Еда, одежда, учёба. Хочу, чтобы ты пошла.
Почему вы это делаете? слёзы катились по щекам.
Потому что в детстве я тоже ел объедки. Кто-то подал руку. Теперь моя очередь.
Прошли годы. Я окончила курсы в том центре. Научилась готовить, уверенно читать, освоила компьютер. Получила тёплую кровать, уроки самоуважения, психолога, объяснившего, что я не хуже других.
Сейчас мне двадцать три.
Я повар в том самом ресторане. Волосы уложены, форма выглажена, ботинки сверкают. Следую правилу: никто не уйдёт голодным. Порой приходят дети, старики, беременные все с голодом не только в желудке, но и в душе.
Каждому я говорю:
Ешь спокойно. Здесь не судят. Здесь кормят.
Хозяин иногда заходит. Галстук уже не так туго затянут. Подмигнёт, иногда разделим чашку чая после смены.
Я знал, что ты сможешь, сказал он однажды.
Вы дали мне шанс, ответила я. Но остальное я сделала сама.
Он рассмеялся.
Люди недооценивают голод. Он не только губит. Иногда заставляет идти вперёд.
Я знала это лучше других.
Моя история началась среди объедков. Но теперь теперь я готовлю надежду.