Ты сегодня сказал, что женился на мне, потому что я «удобная»! Ну и что? он пожал плечами. Разве это плохо?
Ты опять в этом старом халате? Максим с отвращением посмотрел на Анну, застёгивая манжету рубашки так, будто готовился к сражению.
Она замерла с чашкой кофе в руках. Пар тонкой струйкой поднимался вверх, обжигая пальцы, но она не отводила их.
Он удобен.
Ну да, удобен, фыркнул он, поправляя галстук перед зеркалом. Как и всё в тебе.
Анна опустила глаза. Кофе больше не парил. Поверхность почернела, отражая потолок, словно маленькое разбитое зеркало.
Макс, ты
Что? он уже доставал ключи, металл звонко ударился о кольцо обруча.
Ничего.
Дверь захлопнулась так сильно, что задрожала полка с фарфором.
***
Они познакомились на работе. Она тихая, скромная бухгалтер, прятавшая волосы в небрежный пучок, он самоуверенный менеджер, чей смех разносился по коридорам. Максим красиво ухаживал: розы с каплями росы на лепестках, ужины при свечах, где он заказывал ей стейк средней прожарки, не спрашивая, что она любит.
Ты же не из тех, кто ноет по пустякам, да? как-то спросил он на третьем свидании, поправляя салфетку у неё на коленях.
Нет, улыбнулась Анна, будто не замечая тревожных звоночков.
Вот и хорошо. Моя бывшая вечно устраивала сцены
Она не придала этому значения. А потом свадьба, дети, дом. Всё как у людей.
Только иногда, когда она примеряла платье с открытыми плечами, он говорил:
Тебе бы что-то попроще. Это не твой стиль.
Или когда она красила губы перед зеркалом, он бросал мимоходом:
Зачем? Всё равно дома сидишь.
А однажды, купив новые духи с лёгким цветочным ароматом, она услышала:
Пахнет, как в дешёвом магазине. Ты что, на тётю Любу из бухгалтерии равняешься?
И она больше не носила их.
А на день рождения он подарил ей пылесос.
Старый уже скрипит, пояснил он, наблюдая, как она разворачивает коробку. А то вечно вздыхаешь, когда убираешься.
Она поблагодарила. А потом долго смотрела в окно, пока дети не позвали резать торт.
Но она молчала. Потому что в целом он был хорошим мужем. Не пил, не бил, деньги приносил.
Разве этого мало?
***
Ты меня никогда не любил?
Тот же вечер. Тот же разговор. Максим отвел взгляд, будто проверяя, закрыта ли форточка.
Ну почему же Ты идеальная жена.
Это не ответ.
Он вздохнул, словно ей нужно было объяснять таблицу умножения.
Аня, ну что ты заладила? У нас всё нормально.
Нормально?! её голос дрогнул, но не от слёз, а от ярости, наконец вырвавшейся наружу. Ты сегодня сказал, что женился на мне, потому что я «удобная»!
Ну и что? он пожал плечами. Разве это плохо?
Она смотрела на него, будто видела впервые: этот загар на шее от тенниса с коллегами, а не с ней. Эта складка между бровями не от забот, а от раздражения, что ему приходится оправдываться перед ней.
А Лена?
Лицо Максима дёрнулось, будто кто-то дёрнул невидимую нить.
При чём тут она?
Ты её любил.
Да, резко признал он, и в этом одном слове было больше чувства, чем за все их годы. Любил. Но с ней нельзя было построить нормальную семью.
Анна почувствовала, как что-то внутри ломается с тихим щелчком, будто сломался каблук: идти можно, но уже не так, как раньше.
То есть я покорная и хозяйственная замена.
Не драматизируй, он махнул рукой, будто отмахиваясь от комара. У нас дети. Дом. Чего тебе ещё надо?
***
Она колебалась.
Может, он прав? Может, любовь это роскошь, а семья важнее? Анна стояла у окна, наблюдая, как первые капли дождя расплываются по стеклу. В отражении виднелись следы её пальцев она так часто стояла здесь в последнее время, будто ждала, что мир за окном даст ей ответ.
А Максим Максим жил так, будто ничего не изменилось.
Через неделю, видя, что она снова стерпела, он и вовсе перестал притворяться.
Опять макароны? Он ковырял вилкой в тарелке, будто разбирая не еду, а доказательства её несостоятельности. Хотя бы приправу добавила.
Ты сам говорил, что не любишь острое, ответила она, но голос звучал чужим, будто её слова произносил кто-то другой.
Ну и что? Он отодвинул тарелку с видом, будто она подала ему помои. Лена всегда готовила
Анна резко встала. Стул скрипнул по полу, оставив царапину ещё одну метку в этом доме, ещё одну невидимую трещину.
Хочешь к Лене? Иди!
Да брось ты, он засмеялся, и этот смех резанул сильнее, чем крик. Куда я денусь? Ты же знаешь, что мне с тобой удобно.
В этот момент она наконец поняла.
Он даже не пытался её удержать. Не потому, что был уверен в её любви, а потому, что был уверен в её покорности.
Она начала замечать это во всём.
В том, как он больше не поправлял её, когда она «неправильно» одевалась просто проходил мимо, не глядя. В том, как перестал задерживать на ней взгляд, будто она стала частью интерьера диваном, на который уже не садятся. В том, как его «спокойные» дни длились неделями без ссор, без претензий, просто ничего.
И самое страшное было то, что это «ничего» оказалось громче любого крика.
Она стояла на кухне, сжимая край стола, и вдруг осознала: он даже не злится. Он просто ждёт, когда она смирится. Как смирилась с пылесосом вместо подарка. Как смирилась с тем, что перестала носить духи. Как смирилась с тем, что она не из тех, кто «ноет по пустякам».
И тогда внутри что-то перевернулось.
Не боль, не злость освобождение.
Потому что если тебя не любят, но ещё злятся значит, ты
