Тень Цыгана на белом снегу
Морозный январский воздух, пропитанный запахом ёлочных свечей и горечью маминых слёз. Последние дни в городе пролетели как туманный, болезненный сон. Лиза теперь её звали так даже не попала на школьный утренник. Мама, сквозь слёзы, дошивала ей костюм Снегурочки, расшивая голубое платье блёстками, что сверкали, будто настоящий иней. Но праздника не случилось. Вместо него долгий, укачивающий поезд, бескрайные снежные поля за окном, похожие на огромное лоскутное одеяло, и тяжёлый камень тоски под рёбрами.
Папа Он просто исчез. Не навсегда, нет. Он просто перестал быть частью их жизни, словно его и не существовало. А потом пришла бабушка, его мать, с лицом острым, как топор. Её слова врезались в память Лизы навсегда: «Терпели тебя только ради сына. Чужую ношу не носить. Возвращайся-ка в свою деревню. Алименты он платить будет, а больше ни слова. Ни-ког-да».
И вот они перед покосившимся, но уютным бабушкиным домом. Разгружали скудные вещи под пристальными взглядами соседей. Те вышли, будто на представление. Одни смотрели с кислой жалостью, другие с едва скрываемым злорадством. А когда-то, помнила Лиза со слов мамы, эти же люди заискивали перед «городской», удачно вышедшей замуж. Теперь же видели лишь изгнанницу, потерявшую всё.
Каникулы кончились мгновенно. Новая школа встретила её ледяным молчанием и колючими взглядами. Она была чужая. Белая ворона в нарядном платье, с бантами, которые теперь казались нелепыми.
Гляньте, кукла в юбке! раздался чей-то смех. Ноги-то, как спички!
Лиза сжалась, но их насмешки жгли, как огонь.
После уроков стало хуже. Чистый снег, который утром казался таким прекрасным, стал оружием. Плотные, злые снежки летели в неё со всех сторон. Она упала на колени, закрывая голову руками, готовая исчезнуть.
И вдруг визги смолкли, сменившись криками.
Давай, городская! Бей их! над ней прозванил звонкий, озорной голос.
Она подняла лицо. Перед ней стоял мальчишка. Он ловко швырял снежки, и обидчики уже разбегались.
Бежим! Это же Цыган! донеслось с улицы.
Он обернулся. Да, он и правда был похож на цыгана: смуглый, с тёмными кудрями, выбивающимися из-под старой шапки, и глазами, полными искр. Улыбка у него была добрая, хоть и старался казаться грубым.
Я Сашка. Ну, для своих Саньк. Будешь реветь опять придут. Хватит. Теперь ты под моей защитой. Никто не тронет.
Последние слова он сказал с важностью, явно где-то их подслушав, и тут же смутился, покраснев.
Так началась их дружба. Саньк, конечно, не был цыганом. Прозвище прилипло за необычную внешность. Они оказались похожи: оба зачитывались книгами, которые таскали из старой сельской библиотеки. Саньк уже тогда перечитал всего Жюля Верна. Их общей страстью стали путешествия. Они сидели на холме над Волгой, следили за теплоходами и мечтали: он объехать мир, она спеть на большой сцене.
Шли годы. Дружба переросла во что-то большее. Отец купил Саньку мотоцикл, и они носились по просёлкам, ветер выл в ушах, а она, обняв его за спину, кричала от счастья.
Лизка, ты сегодня ну просто глаз не оторвать, бормотал он, краснея.
Саньк, ревнуешь? смеялась она, и сердце пело.
А как было не ревновать? Из гадкого утёнка она превращалась в лебедя. Её голос покорял всех на сельских концертах. Она выиграла областной смотр. А он оставался тем самым «цыга
