Все началось с малого с едва заметной детали, которая, казалось, ничего не значила. Ольга даже не предполагала, что эта мелочь откроет перед ней бездну, в которую страшно заглянуть. Все началось с клубничного варенья.
Ангелина ее дочь, ее свет, ее девять лет жизни, наполненных заботой и любовью вдруг покрылась красными пятнами после ложки сладкого лакомства. «Пустяк», подумала Ольга. Аллергия бывает. Но когда врач, не глядя в карту, пробормотал: «Ну, у кого-то бывает на ягоды», в груди что-то сжалось. В их семье никогда не было аллергии. Ни у нее, ни у мужа, ни у бабушек с дедушками. Никогда.
А потом глаза.
Карие. Глубокие, как ночь в зимнем лесу, как глаза мужа. А у Ольги серо-голубые, как лед на Неве. Она смотрела на дочь и не узнавала себя. Ни изгиба губ, ни формы носа, ни даже манеры прикрывать глаза от солнца ничего, что она могла бы назвать своим.
«Генетика сложная штука», равнодушно бросил врач, листая бумаги. «Рекомбинация, мутации Может, у прабабки по отцу было что-то похожее?»
Ольга молчала. Она не искала объяснений. Она слушала не головой сердцем. А сердце матери не обманешь. Оно бьется в такт с ребенком, даже если тот чужой. И сейчас оно билось не в унисон. Оно разрывалось.
Ночью, когда дом затих, а Ангелина спала, обняв плюшевого медвежонка, Ольга достала старую коробку с антресоли. В ней лежали документы из роддома бирочка, пеленка, выцветшая фотография с розовым конвертом. Она перебирала их, как слепая буквы. И вдруг взгляд зацепился за подпись акушерки.
Кривые, словно нарочно неразборчивые закорючки. Будто кто-то хотел, чтобы эту правду никто не прочел.
И Ольга начала копать.
Сначала осторожно, как мышь в темной комнате. Потом с безумием загнанного зверя. Она нашла женщин, рожавших в тот же день. Вышла на Елену из соседнего квартала, с дочкой с такой же Ангелиной.
Они встретились в кафе. За окном лил осенний дождь, будто предупреждая. Девочки сидели рядом, смеялись, делились сушками. И вдруг Ольга увидела: та Ангелина, чужая, посмотрела на нее. И улыбнулась. Точь-в-точь как ее дочь. Точь-в-точь как она сама в детстве.
«Ты ее мать?» прошептала Ольга, чувствуя, как ком подступает к горлу.
Елена побледнела. В ее глазах мелькнул ужас. В тот миг обе поняли: что-то пошло не так. Очень не так.
Тест ДНК поставил точку. Холодную, как надгробный камень.
**«Не является биологической матерью».**
Ольга стояла перед выбором, которого не должно быть. Суды. Скандалы. Разорванные семьи. Или молчание. Жить, как будто ничего не случилось. Любить ту, что девять лет называла ее мамой.
«Мама, что с тобой?» не ее дочь потянула ее за руку. «Ты плачешь?»
«Ничего, зайка» Ольга вытерла слезы тыльной стороной ладони. «Просто ветер дует».
Но она знала: правда страшнее лжи. Ложь можно забыть. Правда въедается в душу, как ржа.
### **Часть вторая: Решение**
Прошло три месяца. Результаты теста лежали в ящике, как неразорвавшийся снаряд. Каждое слово «исключено», «не соответствует» резало, как нож. Она перечитывала их снова и снова, будто надеялась, что буквы вдруг изменятся.
Она встречалась с Еленой. Сначала в парке, в сером тумане. Потом у юриста, в кабинете, пропахшем пылью и кофе.
«По закону вы можете подать иск», сказал он. «Но суды на годы. И главное чего вы хотите? Забрать «свою»? Отдать «чужую»?»
Ольга молчала. Она смотрела на фото. На ту Ангелину свою кровь, свои гены. Девочку со своей улыбкой, своими бровями, своей привычкой теребить волосы. Ту, что восемь лет считала Елену матерью. Ту, что засыпала с плюшевым мишкой, которого Ольга купила в роддоме и который теперь лежал в чужой квартире.
А та, что жила с ней Та, что писала ей открытки «Ты лучшая мама на свете» Разве она была «чужой»?
В школе у «ее» Ангелины начались проблемы. Учительница позвонила:
«Она стала тихой. Будто исчезла внутрь себя».
Дети чувствуют больше, чем кажется. Они не знают правды, но чувствуют, как любовь матери становится хрупкой, как объятия осторожными.
Ночью муж сидел на краю кровати, сжимая виски.
«И что теперь? Отдадим ее? Заберем другую?»
«Не знаю»
Но утром она приняла решение.
Они пришли к Елене все вместе. Зимний снег падал за окном.
«Мы не будем судиться», сказала Ольга. «Но девочки должны знать правду».
Елена заплакала.
А потом девочки, которые сначала смотрели друг на друга, как на призраков, уже через час смеялись над одним и тем же мемом в телефоне.
«Мам, а мы с Ангелиной можем в кино сходить?» спросила та самая Ангелина, указывая на девочку, которая была ее отражением.
Ольга обняла свою не свою дочь. И впервые за месяцы почувствовала: все будет хорошо. Не идеально. Но хорошо.
### **Часть третья: Разлом**
Прошел год. Девочки общались, как сестры. Ссорились из-за мелочей, смеялись над глупостями, менялись одеждой. Иногда называли друг друга «сестра».
Но однажды Ангелина кровная дочь Ольги не пришла на встречу. Елена написала:
«Не сможем. Заболели».
Когда это повторилось в третий раз, Ольга поняла что-то сломалось.
Она позвонила. Долгая пауза. Потом голос, словно пропущенный через тернии:
«Она нашла тест ДНК. Говорит, что ненавидит меня. Что я украла ее жизнь».
Вечером в дверь позвонили. На пороге стояла Ангелина бледная, с рюкзаком и тем самым плюшевым мишкой.
«Я не могу там жить. Она не моя мать».
За спиной Ольги стояла другая Ангелина та, что выросла здесь.
«Мам это правда?»
Сердце разрывалось. Она мечтала об
8 лет назад в роддоме подменили наших детей: моя дочь живет в чужой семье, а я воспитываю чужую… Вот как я решила эту страшную тайну!