Всё было как обычно в воспитании тройняшек пока один из них не начал говорить необъяснимые вещи.
Мы растили их одинаково, но однажды младший стал рассказывать такое, чего семилетний ребёнок знать не мог.
С самого начала все шутили, что мы их не различим. Поэтому мы купили им галстуки: синий, красный и бирюзовый. Три одинаковых мальчика с одинаковыми шалостями, своим тайным языком и странной привычкой заканчивать фразы друг за друга. Чувствовалось, будто растишь одну душу в трёх телах.
Но потом Илья тот, что в бирюзовом стал просыпаться в слезах. Не от кошмаров. От того, что он называл воспоминаниями.
«Вы помните старый дом с красной дверью?» спросил он однажды утром.
Мы не помнили. В нашем доме никогда не было красной двери.
«Почему мы больше не видим тётю Ларису? Она всегда давала мне мятные конфетки.»
Мы не знали никого с таким именем.
А потом была ночь, когда он прошептал: «Мне папин зелёный «Волга» с вмятиной на крыле.»
У нас никогда не было «Волги».
Сначала мы смеялись детская фантазия. Но тон Ильи был не шутливым. Он говорил спокойно и уверенно, будто вспоминал свою жизнь.
Вскоре он начал рисовать. Страницу за страницей один и тот же дом: красная дверь, тюльпаны в палисаднике, плющ, обвивающий трубу. Братья находили это «клёвым». Илья же выглядел грустным, словно потерял что-то важное.
Однажды, роясь в гараже, он спросил про свою старую бейсбольную перчатку.
«Ты не играешь в бейсбол, дружок», ответил я.
«Играл», тихо сказал он. «До падения.» Он провёл рукой по затылку.
Мы повели его к врачу. Педиатр направил нас к психологу. Доктор Смирнова выслушала и сказала, что воспоминания Ильи не просто детские фантазии. «Некоторые называют это памятью прошлых жизней», объяснила она. «Спорно, конечно, но для ребёнка реальность.»
Я не хотел верить. Но потом доктор Петрова, исследовательница, спросила Илью по видеосвязи:
«Как тебя звали раньше?»
«Серёжа», ответил он. «Серёжа Козлов. Я жил в Твери. В доме с красной дверью.»
Он рассказал, как упал с лестницы, поправляя флаг. Удар головой. Боль. Тьма.
Через несколько дней доктор Петрова позвонила. Она нашла запись: Сергей Козлов, Тверь. Погиб в 1982 году в семь лет. Черепно-мозговая травма после падения с лестницы.
Фотография, которую она прислала, едва не остановила моё сердце. Мальчик был вылитый Илья. Те же веснушки. Те же глаза.
После этого Илья стал спокойнее, будто закрыл какую-то главу. Рисунки прекратились. Странные воспоминания поблёкли. Он снова играл с братьями, смеялся, как прежде.
Но потом пришло письмо. Без обратного адреса. Внутри фото дома с красной дверью, палисадника с тюльпанами, трубы, увитой плющом. Подпись дрожащим почерком: «Думала, вам понравится. Тётя Лариса».
Мы никому не рассказывали о тёте Ларисе. Кроме Ильи. И доктор Петровой, которая после этого пропала без вести.
Годы спустя, когда Илье исполнилось пятнадцать, я нашёл под его кроватью коробку из-под обуви. Внутри один-единственный мячик, синий с зелёными полосками. На дне записка детским почерком: «Для Ильи от Серёжи. Ты нашёл.»
Когда я спросил, откуда он взялся, Илья улыбнулся.
«Некоторые вещи не требуют объяснений, пап.»
До сих пор не знаю, верю ли я в прошлые жизни. Но я верю в Илью. В его внутренний покой, в мудрость, которой в его годы быть не должно, и в то, как он иногда смотрит в небо будто вспоминает что-то далёкое.
Дети приходят со своими историями. Иногда эти истории не для нашего понимания. Только для того, чтобы их принять.