Всё было обычным в воспитании тройняшек пока один из них не начал говорить нечто необъяснимое.
Мы растили их одинаково, но однажды один из них стал произносить вещи, которые семилетний ребёнок знать не должен.
С самого начала люди шутили, что мы их никогда не различим. Поэтому мы подарили им галстуки: синий, красный и бирюзовый. Три одинаковых мальчика с одинаковыми веснушками, своим тайным языком и странной привычкой заканчивать предложения друг за друга. Чувство было такое, будто растишь одну душу в трёх телах.
Но затем Илья тот, что в бирюзовом стал просыпаться в слезах. Не от кошмаров. От того, что он называл воспоминаниями.
«Вы помните старый дом с красной дверью?» спросил он однажды утром.
Мы не помнили. В нашем доме никогда не было красной двери.
«Почему мы больше не видимся с тётей Лизой? Она всегда давала мне мятные леденцы.»
Мы не знали никого с таким именем.
Потом наступила ночь, когда он прошептал: «Скучаю по зелёной «Волге» папы той со вмятиной на крыле.»
У нас никогда не было «Волги».
Сначала мы смеялись, думая, что это детские фантазии. Но тон Ильи не был игривым. Он говорил спокойно и уверенно, будто вспоминал свою собственную жизнь.
Вскоре он начал рисовать. Страницу за страницей один и тот же дом: красная дверь, тюльпаны в саду, плющ, обвивающий трубу. Братья считали это «крутым». Илья же выглядел грустным, будто потерял что-то важное.
Однажды, пока я копался в коробках в гараже, он спросил про свою старую бейсбольную перчатку.
«Ты не играешь в бейсбол, дружок», сказал я.
«Играл», тихо ответил он. «До падения.» Он дотронулся до затылка.
Тогда мы отвели его к врачу. Педиатр направил нас к психологу. Доктор Соколова выслушала и сказала, что воспоминания Ильи не просто детские фантазии. «Некоторые называют это памятью о прошлых жизнях, объяснила она. Спорно, конечно, но для ребёнка это реальность.»
Я не хотел верить. Но затем доктор Морозов, исследователь, во время видеозвонка спросил Илью:
«Как тебя звали раньше?»
«Серёжа, ответил он. Серёжа Кузнецов или Кузнецов. Мы жили в Туле. В доме с красной дверью.»
Он рассказал, как упал с лестницы, поправляя флаг. Удар головой. Боль. Тьма.
Через несколько дней доктор Морозов позвонил. Он нашёл записи: Сергей Кузнецов, Тула. Погиб в 1982 году в семь лет. Черепно-мозговая травма от падения с лестницы.
Фотография, которую он прислал, едва не остановила моё сердце. Мальчик был как две капли воды похож на Илью. Та же чёлка. Те же глаза.
После этого Илья стал спокойнее, будто закрыл какую-то главу. Рисунки прекратились. Странные воспоминания поблёкли. Он снова играл с братьями, смеясь, как прежде.
Но потом пришло письмо. Без обратного адреса. Внутри фотография дома с красной дверью, сад с тюльпанами, труба, увитая плющом. Подпись дрожащим почерком: «Думала, вам понравится. Тётя Лиза.»
Мы никому не рассказывали о тёте Лизе. Кроме Ильи. И доктора Морозова, который после этого бесследно исчез.
Годы спустя, когда Илье исполнилось пятнадцать, я нашёл под его кроватью коробку из-под обуви. Внутри один-единственный мраморный шарик, синий с зелёными завитками. На дне записка детским почерком: «Для Ильи от Серёжи. Ты его нашёл.»
Когда я спросил, откуда это, Илья улыбнулся.
«Некоторые вещи не нуждаются в объяснениях, пап
