**Дневник.**
Когда я впервые увидел его, он сидел у самой стены. Не лаял, не просился на руки, не подходил. Просто сидел, уткнув нос в угол. Остальные собаки прыгали, просовывали лапы сквозь решетку, кто-то скулил, кто-то бегал по кругу. А он ни звука.
«Он у нас давно, сказала волонтер. Восемь лет. Попал сюда щенком и так и остался. Дважды забирали, но возвращали. В первый раз через день, во второй через неделю. Не прижился. Молчаливый. Не играет. Не радуется».
Я стоял, сжимая кулаки в карманах, иначе бы дрожал.
«Как его зовут?»
«Сначала был Бобик. Потом Тишка. Теперь зовем по имени в карточке Арчи. Хотя ему, думаю, все равно. Только на шуршание пакета с кормом реагирует».
Не знаю, зачем пришел. Просто в какой-то момент одиночество стало невыносимым. После маминой смерти квартира гудела от пустоты. Ни звука, ни движения. Только чайник по утрам, только радио на кухне. И тишина.
Друзья советовали завести кого-нибудь. Хоть рыбок. Хоть попугая. А я пошел в приют.
И увидел его.
«Можно попробовать?» неуверенно спросил.
Волонтер лишь молча кивнула. Через десять минут мы уже стояли у выхода: он на поводке, я с бумагами в кармане. Никто не верил, что это надолго. Даже я.
Он не тянул поводок, не рвался вперед. Просто шел рядом, будто знал дорогу. На лестнице оступился, лапа соскользнула. Я сказал: «Осторожнее», но он не отреагировал ни взглядом, ни движением ушей. Только глубже вдохнул.
Дома постелил старый плед у батареи. Миски с водой и кормом. Он подошел, понюхал, сел, посмотрел на меня, потом на дверь. Долго. Будто проверял, заперта ли.
Ночью проснулся от скрипа. Он лежал у двери, не спал. Голова на лапах, глаза открыты. Будто ждал, что его снова увезут.
«Арчи ты дома. Все в порядке», прошептал я.
Он даже не пошевелился.
Так прошли первые две недели. Он ел, гулял, но молчал. Ни звука. Всегда смотрел в глаза. Будто спрашивал: «Можно остаться?»
Никогда не залезал на диван. Даже если манил, звал, хлопал по подушке. Просто стоял рядом. Потом возвращался к двери и спал там.
«Нового пса завел?» спросила тетя Валя, соседка, увидев нас на улице. «Красивый но какой-то чужой».
Кивнул. Она была права он и правда будто не отсюда. Не здешний и не хотел оставаться.
С руки не ел. Лакомства не брал. Только из миски, и только если никто не смотрит.
Я разговаривал с ним, как с человеком.
«Мама мечтала завести собаку. Но боялась привязываться. Говорила, не переживет потерю. А теперь вот ты. Думаю, ты бы ей понравился. Она умела ладить с теми, у кого душа болит. Всю жизнь работала с такими в интернате».
Он моргнул, будто понял.
«Если хочешь оставайся. Я больше никого не жду. И тебе тоже не надо».
Каждое утро он провожал меня до двери. Садился рядом, пока я обувался. Не скулил, не вилял хвостом. Просто смотрел. И ждал.
Когда я возвращался, он лежал на пороге. Не трогал еду, не пил воду, пока не убеждался, что я правда дома.
«Ты думаешь, я не вернусь? спрашивал я. Но я вернулся. Всегда буду возвращаться».
Он вздрагивал от резких звуков. От салютов, детских криков, рева мотоциклов. Напрягался, дергал поводок и отходил в сторону. Не убегал просто отстранялся.
«Ничего, Арчи. Это просто звук. Просто звук».
Он поджимал хвост под живот, будто хотел исчезнуть.
На третьей неделе он впервые залаял. Тихо, хрипло. Я вздрогнул. Он тоже посмотрел на меня, будто извиняясь. Потом снова тишина.
Ветеринар сказал: уши в порядке. Просто такой характер. Может, душевная травма.
«Он слушает. Проверяет себя. Смотрит, когда ты от него откажешься».
Я молча кивнул. Сам это чувствовал.
Когда задерживался, он не ел. Лежал у двери. Только когда я переступал порог начинал двигаться.
«Ты боишься, да? Думаешь, будет как тогда?»
Он пошевелил ухом.
«Я вернулся. Всегда буду возвращаться».
Прошел месяц. Потом еще один. Он уже спал не у самой двери, а чуть ближе к комнате. Потом у шкафа. Потом у кресла. Но в спальню не заходил. Даже если оставлял дверь открытой и звал.
Я привык. Очень его полюбил. Он не был веселым или игривым но был настоящим. Тихим, сложным, очень внимательным. Смотрел так, будто все понимал.
«Знаешь, Арчи, я тебя не выбирал. Просто пришел. А теперь и представить не могу жизнь без тебя».
Он поднял голову, вздохнул и снова положил на лапы.
Через два с половиной месяца он впервые лизнул мне руку. Без причины. Просто так. Я заплакал. Он испугался, отступил, смотрел на меня не понимал, почему слезы.
«Это радость. От тебя. Ты не понимаешь, но это счастье».
Он стал чаще оставаться рядом. Меньше отстранялся.
А потом случилось то, чего я ждал.
Был обычный вечер. Работа, пакеты из магазина. Как всегда, он встретил меня, проводил на кухню. Я пил чай у окна и вдруг услышал, как он зашел в спальню.
Поставил лапу на порог. Остановился. Посмотрел на меня. Я не шевелился.
«Хочешь? Ложись».
Он медленно подошел, сел у кровати. Потом осторожно запрыгнул. Не на подушку. На край. Лег. Вдохнул.
И уснул.
Не напряженный. Настоящий. Спокойный. Тело расслабилось, дыхание ровное. Он был дома.
«Теперь ты правда дома», прошептал я.
Он не ответил. Только во сне пошевелил ухом.
С того дня он больше не лежал у двери. Даже если уходил оставался на кровати. Ждал у окна. Потому что знал: я вернусь. Не когда-нибудь. Всегда.
На прогул
