Однажды в мою галерею зашла бездомная женщина, которую все презирали. Она указала на картину и сказала: «Это моя работа».
Открытие галереи стало для меня способом оставаться рядом с ней, не позволяя горю поглотить себя. Большинство дней я проводил здесь один отбирал работы местных художников, общался с постоянными посетителями и старался сохранять равновесие.
Это место было тёплым и уютным. Приглушённый джаз лился из потолочных колонок. Лакированный дубовый пол слегка поскрипывал, напоминая о тишине вокруг. На стенах рядами висели картины в золотых рамах, ловя последние лучи заката.
Здесь люди говорили шёпотом и делали вид, что понимают каждый мазок что, честно говоря, меня не беспокоило. Эта спокойная, размеренная атмосфера отгораживала от хаоса внешнего мира.
А потом пришла она.
Был хмурый четверг, сырой и пасмурный, как обычно. Я поправлял слегка перекошенную гравюру у входа, когда заметил кого-то за дверью.
Пожилая женщина, лет шестидесяти, всем своим видом говорившая, что мир давно о ней забыл. Она стояла под карнизом, пытаясь сдержать дрожь.
Её пальто будто застряло в прошлом тонкое, потрёпанное, облегавшее её так, словно оно давно забыло, как согревать. Седые волосы спутались, дождь прижал их к голове. Она стояла, будто пытаясь раствориться в кирпичной стене за спиной.
Я замешкался. Не знал, что делать.
В этот момент пришли постоянные посетительницы. Точно по расписанию. Их было трое вихрь дорогих духов и самодовольных суждений. Пожилые дамы в строгих пальто, шёлковых платках, каблуки отстукивали, как пунктуационные знаки.
Увидев её, они замерли.
Боже, этот запах! прошептала одна, наклоняясь к подруге.
Вода течёт прямо на мои туфли! фыркнула другая.
Вы серьёзно позволите этому здесь быть? Выведите её! бросила третья, глядя на меня с требовательным взглядом.
Я снова посмотрел на женщину. Она всё ещё стояла снаружи, словно решая, безопаснее ли остаться или бежать.
Опять надела это пальто? раздалось за моей спиной. Кажется, его не стирали со времён перестройки.
Даже нормальной обуви нет.
Кто вообще пускает таких людей?
Через стекло я увидел, как её плечи опустились. Не от стыда скорее, как у того, кто слышал это так часто, что слова стали фоном, но всё равно ранили.
Моя ассистентка Катя студентка-искусствовед лет двадцати нервно посмотрела на меня. У неё был добрый взгляд и настолько тихий голос, что он часто терялся среди звуков галереи.
Хотите, чтобы я начала она, но я перебил.
Нет. Пусть останется.
Катя заколебалась, затем кивнула и отошла.
Женщина медленно, осторожно переступила порог. Колокольчик над дверью прозвенел так тихо, будто и сам не знал, как её представить. Вода стекала с её сапог, оставляя тёмные пятна на деревянном полу. Пальто болталось на ней, промокшее и истрёпанное, под ним виднелся выцветший свитер.
Шёпот вокруг стал громче.
Ей здесь не место.
Она, наверное, даже слова «галерея» не напишет.
Всю атмосферу испортит.
Я не сказал ничего. Кулаки сжались, но голос остался спокойным, лицо бесстрастным. Я наблюдал, как она идёт по залу, будто каждая картина часть её истории. Не робко, а целеустремлённо. Как если бы она видела то, чего не видели мы.
Я подошёл ближе. Её глаза не были тусклыми, как думали другие. Они были острыми сквозь морщины и усталость. Она остановилась перед небольшим импрессионистским полотном женщина под вишнёвым деревом и слегка наклонила голову, будто пытаясь что-то вспомнить.
Потом двинулась дальше. Прошла мимо абстракций и портретов, пока не дошла до задней стены.
Там она замерла.
Это была одна из самых больших картин в галерее городской пейзаж на рассвете. Яркие оранжевые тона сливались с глубоким фиолетовым, небо растворялось в тенях домов. Мне всегда нравилась эта картина. В ней была тихая грусть будто что-то заканчивается, когда только начинается.
Женщина не шевелилась.
Это моя. Я её написала.
Я обернулся. Сначала подумал, что ослышался.
Зал затих. Но это была не почтительная тишина, а та, что нависает перед бурей. Потом раздался смех громкий, резкий, отражающийся от стен, будто готовый оставить шрамы.
Конечно, дорогая, язвительно сказала одна из дам. Это твоя работа? Может, и «Чёрный квадрат» ты нарисовала?
Другая фыркнула:
Ты представляешь? Она, наверное, неделю не мылась. Посмотри на это пальто!
Это уже жалко. Совсем разум потеряла.
Но женщина не дрогнула. Её лицо не изменилось, лишь подбородок слегка приподнялся. Рука дрожала, когда она указала на правый нижний угол картины.
Там было. Едва заметно, под слоем краски, спрятанное в тени здания: «М. Л.»
Что-то ёкнуло во мне.
Эту картину я купил почти два года назад на местном аукционе. Прежний владелец сказал лишь, что она найдена в расчищенном складе, и продал её вместе с другими без истории, без документов. Мне она понравилась.
Я пытался выяснить автора. Но безрезультатно. Только эти потускневшие инициалы.
А теперь она стояла передо мной. Не требуя, не играя просто тихо.
Мой рассвет, прошептала она. Я помню каждый мазок.
Тишина в зале стала тягучей. Я оглядел посетителей; их надменные лица начали терять уверенность. Никто не знал, что сказать.
Я сделал шаг вперёд.
Как вас зовут? тихо спросил я.
Она повернулась ко мне.
Маргарита. Лебедева.
И что-то глубоко внутри, в самой груди, подсказало: эта история ещё не закончена.
Маргарита? повторил я. Присядьте, пожалуйста. Давайте поговорим.
Она огляделась, будто не веря. Глаза скользнули по картине, затем по насмешливым лицам вокруг, потом снова на меня. Наконец, она кивнула.
Катя моя тихая героиня уже принесла стул, прежде чем я успел что-то сказать. Маргарита медленно села, осторожно, будто
