Мой сын создал семью, в которой мне неуютно

Меня зовут Жан, мне 72 года. Я живу один в старом доме на окраине небольшого поселка, где раньше всё было полно жизни. В этом дворе мой сын босиком бегал по траве, звал меня, чтобы мы вместе строили шалаши из старых одеял, жарили картошку на углях и мечтали о будущем. Тогда я был уверен, что это счастье продлится вечно, что я нужен и важен. Но время шло, и теперь в доме только тишина, пыль покрывает чайник, гдето шуршит, а из окна доносится редкий лай соседской собаки.
Сына зовут Антуан. Его мать, моя покойная жена Мария, ушла из жизни почти десять лет назад. После её смерти он стал единственным человеком, с которым я был понастоящему близок последней связью с прошлым, где ещё было тепло и смысл.
Мы воспитывали его с любовью и вниманием, но и строгостью. Я много трудился, руки мои никогда не знали покоя. Мария была сердцем нашего дома, а я его руками. Меня часто не было, но когда требовалось, я был рядом: подчинённый работе, но всё же отец дома. Я учил его кататься на велосипеде, отремонтировал его первую 2CV, на которой он уехал учиться в Тулузу. Я гордился им, и горд был всегда.
Когда Антуан женился, радость переполняла меня. Его невеста Элодия казалась сдержанной и тихой. Они переехали в другую часть города. Я подумал: пусть живут своей жизнью, пусть строят своё счастье, а я буду им помогать и поддерживать. Надеялся, что они будут навещать меня, что я смогу смотреть за внуками, читать им сказки по вечерам. Но всё сложилось иначе.
Сначала приходили короткие звонки, затем лишь поздравительные сообщения. Я приходил сам, с пирогом, со сладостями. Однажды меня впустили, но сказали, что у Элодии мигрень. В другой раз ребёнок спал, а в третий дверь даже не открыли. После этого я перестал приходить.
Я не устраивал сцен, не жаловался, просто сидел и ждал. Думал, что у них свои заботы, работа, дети, и всё наладится. Время шло, и я понял: меня больше нет в их жизни. Даже в годовщину смерти Марии они не пришли, лишь один звонок и всё.
Недавно я случайно встретил Антуана на улице. Он держал за руку своего сына, тащил сумки. Я позвал его, сердце сжалось от радости. Он обернулся, посмотрел на меня как на незнакомца. «Папа, всё в порядке?» спросил он. Я кивнул. Он тоже кивнул, сказал, что спешит, и ушёл. Так прошла наша встреча.
Я долго шел домой, размышляя: где я ошибся? Почему мой собственный сын стал для меня чужим? Может, я был слишком строг? Или, наоборот, слишком снисходителен? Возможно, я стал обузой со своими воспоминаниями, возрастом, молчанием
Сейчас я и семья, и поддержка себе. Завариваю чай, перечитываю письма Марии, иногда сажусь на скамейку и наблюдаю, как играют чужие дети. Соседка Леа иногда машет мне рукой, я отвечаю кивком. Так проходит моя жизнь.
Я всё ещё люблю сына, больше всего на свете. Но я больше ничего не жду. Возможно, такова судьба родителей отпустить. Никто не готовит нас к дню, когда мы становимся лишними в тех, для кого жили.
И, может быть, в этом и заключается истинная зрелость. Уже не детская, а родительская.