12ноября
Сегодня, листая старый журнал, я вновь вспоминаю, как мама, Надежда Петровна, узнала о болезни. Вместо паники её охватил удивительно спокойный настрой будто она уже давно приняла жизнь такой, какова она есть. Села на кухне, налил себе крепкий чай, посмотрела в окно и тихо произнесла:
Я не буду сидеть в доме и ждать, пока меня возьмёт смерть. Я хочу жить, пока могу.
Тогда ей было шестьдесят. Невысокая, с неизгладимой улыбкой, в глазах которой горела искра, которую не смогли погасить ни годы, ни заботы, ни бытовые трудности, ни потери. Внутри неё таилась жажда жизни тихая, но упорная, как весенний росток, прорывающийся сквозь камень.
Всю свою жизнь Надежда Петровна провела в одном доме старом, но уютном, где в воздухе пахло яблоками, мятой и только что испечённым хлебом. В этом доме она вырастила пятерых детей, помогала с внуками, принимала гостей и провожала зимы. Дом был её миром. Но она ясно дала понять, что не хочет, чтобы её история закончилась именно здесь.
Через месяц после постановки диагноза она продала дом. Никому напрямую не сказала только младшей сестре, которая сопровождала её к нотариусу. Остальные узнали об этом случайно.
Мой двоюродный брат, зайдя в гости, увидел пустые стены: без мебели, без занавесок, без запаха пирогов, которые раньше встречали каждого, переступающего порог. На двери висела табличка «Частная собственность».
Через несколько дней мы получили от неё голосовое сообщение. Голос был ровным, уверенным, даже слегка улыбчивым:
Я не собираюсь оправдываться. Это моё решение. Всю жизнь я трудилась теперь хочу пожить, пока могу.
Полученные от продажи дома деньги Надежда Петровна превратила в путешествие. Не в чужие страны и не в дорогие отели, а по России, по тем уголкам, которые, как она призналась позже, почти не знала. Она побывала у моря в Калуге, в горах Карелии, в старинных монастырях Суздаля, в маленьких городках, где люди всё ещё здороваются на улице.
Она присылала нам открытки, короткие сообщения, фотографии улыбающаяся, загорелая, в компании новых друзей. Иногда пропадала на несколько недель, а потом вновь появлялась: спокойная, вдохновлённая, будто после долгого разговора с самой собой.
Ктото в семье не понимал её поступка. Говорили: «Как она могла? Это же дом, воспоминания, дети, внуки!» Другие восхищались её смелостью. А она отвечала просто:
Я не хочу оставлять стены. Я хочу оставить память о том, что жила.
И она действительно жила. В последний год, может быть, впервые понастоящему. В её глазах вновь появился тот блеск, который мы видели лишь на старых фотографиях. Она научилась радоваться каждому утру, не откладывая счастье «на потом».
Когда её не стало, мы открыли её небольшую чемоданчик. Внутри десятки билетов, туристические карты, старые открытки, записки с названиями кафе, где она останавливалась, и более ста фотографий: улыбающаяся на фоне моря, гор, старых домов и улиц. На каждой жизнь, движение, свет.
Дома уже нет. Денег тоже, но осталась свобода самое дорогое, что у неё было. Свобода быть собой, жить так, как хочется, не ожидая разрешения и не оглядываясь назад.
И я часто думаю: если бы нам сказали, что времени осталось мало что бы мы сделали? Оставились бы в четырёх стенах, среди привычных вещей и страхов? Или, наконец, решились бы жить не «когдато», не «позже», а сейчас?
Возможно, именно в этом и кроется настоящая мудрость не ждать смерти, а встречать жизнь открытыми глазами, как сделала она.
