12 октября, суббота
С самого детства меня воспитывала мама, рассказывая о том, как наш род был благороден. Отец Григорий Иванович был человеком, который никого не обижал, помогал каждому, но жизнь отняла у него слишком рано. Я, Василина Петровна, будто продолжала его дело, спасая даже крошечных жучков, хотя тогда я была ещё ребёнком.
Выросла я, окончила институт, нашла работу и переехала в коммунальную квартиру дедушки Петра, жившего на Тимирязевской. Добрая и справедливая, я часто слышала, как соседи шепчут:
Вот она, от мира не с нашей!
И всё же я не могла пройти мимо тех, кто нуждался в помощи, даже если иногда меня «крутили» за это.
В один дождливый осенний день, возвращаясь из магазина, я заметила пожилую женщину, медленно тащившую два почти пустых пакета. Её дрожащие руки и согнутая спина говорили о множестве прожитых лет. Я подбежала к ней, узнав в ней Марию Ильиничну, соседку из подъезда.
Здравствуйте, позвольте помочь, сказала я, беря пакеты из её рук.
Сначала Мария отпрянула, но потом улыбнулась и призналась, что ей нужно подняться на четвёртый этаж. Я же, живя на втором, сразу предложила поднять вещи. После того как я занесла сумки в её квартиру, я заметила, как там завалено и пыльно.
Мария Ильинична, может, помогу с уборкой? предложила я, объяснив, что сама могу зайти позже, только дома нужно оставить продукты.
Не стоит, милая, ответила она, ты и сама живёшь одна, а сегодня выходной.
С тех пор я часто навещала её, вечер за вечером, мы пили чай, а я слушала, как она играет на старом пианино, подаренном ей супругом, когда у них родился сын. Я сама училась в музыкальной школе, но, как хотела мама, не стала музыкантом.
Однажды, проходя к своей двери, я увидела на скамейке в коридоре пожилую Тамару Сергеевну, соседку с пятого этажа.
Василина, вижу, ты берёшься за Марию, заметила она, Люди всё болтают о её богатстве: сын с женой живут в Германии, внуки в Москве, но они приходят лишь по случаю её смерти. Надо бы им напомнить, что у неё нет ничего, кроме доброты.
Я кивнула, но в сердце всё равно сомневалась.
Вечером я пришла к Марии с пирогом. Она пригласила меня на чай, а я сразу же пошла на кухню ставить чайник. Её глаза светились, хотя лицо было усталым.
Как приятно, что ты пришла, сказала она, расскажу тебе о детстве, о войне, о муже, ушедшем давно, о сыне, уехавшем в Германию. Я лишь внуков ждала, а они почти забыли меня.
У вас ещё внуки, заметила я, может, они найдут время?
Внуки её голос задрожал, меня считают старой, а в прошлый год пришёл Гарик, принёс фрукты и сказал: «Бабка, хватит тебе, пора тебе уйти». На это я лишь кивнула и молчала.
Зима была тяжёлой. Мария заболела, и я каждый вечер после работы навещала её, принося еду и лекарства. Однажды она попросила:
Поиграй, пожалуйста, на пианино, мне хочется услышать музыку.
Я села за инструмент, пальцы нежно коснулись клавиш, и мелодия заполнила комнату. Мария закрыла глаза, будто вспоминая былые дни. С тех пор музыка стала нашим вечерним ритуалом: она рассказывала истории, а я тихо играла.
Время шло, её здоровье ухудшалось. Однажды, убирая квартиру, она прервала меня:
Я написала завещание. Квартиру оставлю внукам, а пианино хочу отдать тебе.
Эти слова потрясли меня. Я ни в чём не нуждалась, но чувствовала, что должна принять эту память.
Весной Мария уже почти не вставала, часто вызывала врача, но в больницу её не ставили. Ночью она тихо прошептала мне:
Не забывай про пианино, оно будет твоим, я так хочу.
На следующее утро я, как обычно, спешила на работу, но её уже не было. Я позвонила Гарика, но его реакция была холодной. На похоронах я плакала, будто потеряла родную бабушку. Внуки прибыли, чтобы решить вопросы с имуществом, и один из них, высокий молодой человек, сказал:
Пока грузчики занесут пианино в твою квартиру, помни о нашей бабушке. Она очень хотела, чтобы оно осталось тебе.
Я стояла в пустой комнате, где в центре стояло единственное пианино. Слёзы текли от благодарности и печали одновременно.
Несколько дней я не садилась за инструмент, но вечером, после ужина, открыла крышку и ощутила клавиши. Среди струн нашёл маленькую тканевую обёртку. Внутри шкатулка с драгоценностями и запиской:
«Василина, милая, это тебе за доброту. Продай, если хочешь, но оставь хотя бы одно кольцо на память обо мне.»
Я открыла шкатулку: кольца, серьги, браслеты, два колье и фотографию молодой Марии. Слёзы лились, но я выбрала одно кольцо, надела его и вновь коснулась клавиш. Музыка снова зазвучала.
Суббота, я взяла шкатулку и пошла в ломбард. Оценщик удивленно спросил:
Это семейные драгоценности?
Да, дорогие, ответила я.
Получив деньги, я привезла их домой, а потом отправилась на окраину города, к давно заброшенному двухэтажному дому с большим садом и облупившейся штукатуркой, где виднелся крепкий кирпич. Я представила, как он может стать местом для людей, которым нужна забота.
Я обратилась к риелтору:
Хочу купить этот дом, несмотря на ремонт.
Он был поражён, но согласился. Через восемь месяцев в отремонтированном доме открылся пансионат для одиноких пожилых. В просторной гостиной стояло то самое пианино, а вокруг удобные диваны и кресла. Первые постояльцы: дед Иван Семёнович, бабушки Анна и Глафира, сестры, потерявшие жильё после пожара. Позднее сюда приехали и другие.
Часто я садилась за пианино, играя классическую музыку по просьбам жильцов:
Василина Петровна, сыграйте что-нибудь
Я играла, чувствуя, что Мария Ильинична всё ещё рядом, слыша её одобрительный шёпот между нот: «Молодец, милая»
Я стала хозяйкой этого уютного дома, который теперь называют «Наш дом». Журналисты приезжают, пишут статьи, удивляясь, как из завещания и проданных драгоценностей возникло место, полное тепла.
Вы продали драгоценности и открыли пансионат? Вы не жалеете? спрашивают меня.
Ни капли, улыбаюсь я. Видеть этих людей, их улыбки, слышать, как бабушка Глаша вяжет носки, а Иван Семёнович играет в шахматы, вот истинное богатство. Мария Ильинична довольна тем, как я распорядилась её вещами, а я получила больше: любовь и доброту.
Через два года я вышла замуж за Степана, который с радостью помогает мне вести этот дом. Вместе мы продолжаем заботиться о тех, кто нуждается, и каждый вечер, когда я играю на пианино, слышу, как гдето в воздухе звучит голос той, кто подарил мне всё это.
