Ты меня бросила? шепчет голос в темноте, когда Алёна просыпается без будильника и без единого плана на день.
Ну что, безработные, проснулись? бросает она к самому себе в зеркало. Отражение лишь молча смотрит, не меняя мимики.
Кухня пуста, в голове тоже пустота. Холодильник гудит, словно пытается заполнить глушащую тишину. Кофе кончился, зубная паста тоже. Остаётся лишь старый плед, изношенный зонт и ощущение, будто жизнь рушится не вчера, а давно; вчера лишь официально объявила об этом.
Без слёз, шепчет она себе. Встаём и придумываем чтото. Например уедем хотя бы пару дней.
Из шкафа достаёт потрепанную служебную сумку, ту, с которой ездила в командировки: краешек оторван, молния заедает, пахнет гостиничными ковровыми дорожками. Как будто в этом куске привычного хаоса находят отголосок уверенности.
Три дня, кудаугодно, где никто не будет задавать вопросов.
На вокзал Алёна приходит в полдень, когда Москва как будто застывает в обеденной паузе: солнце печёт в лицо, люди спешат, а мысли разбегаются по сторонам. Электричка отходит через час. Сумка тяжелеет, будто впитывает весь её страх.
И тут она видит его.
Сидит у скамейки, словно безбилетный пассажир. Серый, лохматый, глаза тусклые, как вымытая ткань после дождя. Рядом тканевая сумка, брошенная и забытая.
Алёна подходит. Пёс не двигается, лишь переводит взгляд. На ошейнике потрёпанная, но читаемая бирка:
«Если ты читаешь это помоги мне вернуться домой».
Шутка? спрашивает она. Или ты всерьёз?
Ответа нет, лишь ровное дыхание и взгляд, будто он уже знает, что она всё равно вернётся.
Алёна отступает, покупает билет и садится на соседнюю скамейку. Пёс наблюдает за прохожими, но никого не выбирает.
Что ты ждёшь? бросает она. Навигатор встроен?
Ноль реакции, лишь тихая надежда в глазах.
Когда приходит электричка, Алёна поднимается. Пёс не следует за ней, но отгоняет ухо в её сторону этого хватает.
Ладно. Не знаю, куда ты, но на три дня поедем вместе. Достигнем деревни, разберёмся там.
Он встаёт и идёт за ней, без поводка, без суеты, будто давно знал, что их пути теперь сплетены.
В вагоне проводница уточняет:
С собакой?
Да.
Документы?
У него? Вряд ли. Но у меня паспорт.
Хорошо, только тихо держи его.
Пёс укладывается под сиденье, не шумя, не суетясь.
Воспитанный, пробормотала Алёна. Не привыкай. У меня три дня, никаких иллюзий.
Через час она задремала, а спустя два проснулась, когда он положил голову ей на ногу. Спал спокойно, и впервые за дни Алёна ощутила, что она не одна.
Ночёвка в съёмной квартире, найденной через знакомых: две комнаты, одна с окном, другая без. Алёна выбирает ту, где окна нет, но Псу всё равно.
Как тебя звать? спросила она.
Он молчал, но смотрел в глаза.
Ладно, будешь Тучка. Серый, тихий, приставучий. Но это ненадолго, не обольщайся.
Утром автобус в деревню ушёл раньше. Алёна решает идти пешком, Тучка шагает впереди, иногда останавливаясь, проверяя, не оставит ли она его позади.
Вокруг берёзовые рощи, редкие машины проносятся мимо. Алёна ловит себя на мысли, что давно не шла без расписания, без цели.
Вдруг Тучка свернул.
Мне не туда, произносит она, но он не оглядывается.
Через пару минут возвращается и встаёт рядом, словно говоря: «Ладно, пойдем твоим маршрутом».
Они заходят в придорожное кафе: суп из пакетика, чай в гранёном стакане, хлеб с запахом холода. Тучка ест только после её предложения, делая это с поразительной аккуратностью.
Где ты так выучил эти манеры? спрашивает она, но ответом служит лишь напряжённый взгляд, когда в зал входит мужчина в красной куртке.
К вечеру они возвращаются в квартиру. Тучка укладывается у порога, Алёна на диване в темноте.
Ты странный. Спокойный. Как будто всё уже случалось.
Он тяжело вздыхает, будто хранит свой опыт, но слов не находит.
Лежа под одеялом, Алёна вспоминает последний раз, когда рядом был ктото, кто просто шел и молчал, не требуя ничего. Засыпает без снов.
Утром Тучка сидит у двери, готовый к дороге. Алёна надевает куртку и понимает, что возвращаться в город она даже не думает. Пока она лишь следует за ним. И этого хватает.
Когда они достигают деревни, кажется, будто место ждало их давно. Тропинка знает их шаги, старые заборы выпрямляются, чтобы ктото прошёл мимо.
Дом бабушки стоит в стороне, на тихой окраине. Калитка с облупившейся краской, потрёпанный почтовый ящик, крыша, готовая треснуть от первого ветра, и скрипучий табурет у входа. Алёна вставляет ключ в замок, вдыхает аромат пыли, дерева и старых лет, и её охватывает странное чувство будто она вернулась к себе, давно потерянной части.
Тучка в дом не заходит. Останавливается у ворот, бросает на неё взгляд и, словно по инстинкту, сверкает в сторону по заросшей тропинке, сквозь прорванный забор.
Эй, ты куда? зовёт её Алёна.
Пёс не оглядывается.
Серьёзно? Мы шли три дня, а теперь «всё, пока»? Нет уж.
Она идёт за ним. Он движется уверенно, как тот, кто помнит каждую кочку, каждую ямку, каждый уклон полей.
Они выходят к небольшому дому, почти скрытому от глаз, с покосившейся трубой, деревянными ставнями и табличкой: «ул. Озёрная, 3». На заборе висят выцветшие, но читаемые записки:
«Хозяин умер. Дом закрыт. Вопросы к Марии Петровне, пятый дом слева».
Алёна бросает взгляд на Тучку.
Это сюда? Ты искал именно это?
Пёс просто садится, не издавая ни звука, будто ждёт, что она сама всё поймёт.
Они идут к Марии Петровне. Это женщина лет семидесяти, в выцветшем фартуке, с быстрыми движениями и голосом, мягким, но уверенным.
А-а, Пашка Царствие ему небесное, говорит она. Хороший был человек. Немногословный, но с собакой своей как родные. Этот пёс его? Вот так встреча Я думала, пропал.
Он сам пришёл, отвечает Алёна. На ошейнике надпись: «помоги мне добраться домой».
Старушка прищурилась.
Перед смертью он просил меня сделать бирку. Говорил: «Маш, чувствую, он будет искать». Я и сделала. На следующий день Пашка умер.
Оказалось, пёс исчез вскоре после похорон. Мария Петровна вытирает глаза краем фартука и тихо шепчет:
Этот пёс особенный. Когда грустил молчал. Когда радовался будто знал, что счастье тихое.
Вечером Алёна раскрывает бабушкин дом, раскладывает плед, заваривает чай в старом самоваре. Тучка ложится у порога.
Ты ведь знал, куда идём, правда? спрашивает она.
Дом пахнет деревом, землёй и чемто родным. Алёна зажигает лампу, достаёт старый фотоальбом и вспоминает бабушкины слова: «Если человеку одиноко, ему нужен зверёк, чтоб молчать вместе». Понимает возвращаться к прежней жизни она не хочет.
Ночью Тучка исчезает, возвращается через час, мокрый, в грязи, с потрёпанным фотоальбомом в зубах. Алёна открывает его на первой странице мужчина лет пятидесяти с тем же псом у ног. На фото дом и табличка: «Здесь нас не трогайте. Мы были везде». Далее снимки их жизни, а в одном ошейник с надписью: «Если ты читаешь это помоги мне домой». Подпись: «Если меня не станет иди, пока ктото не услышит».
Следующий день Алёна покупает в деревне молоток, краску, корм и начинает приводить дом в порядок. Тучка занимает кресло у окна, иногда уходит и возвращается с «трофеями». Однажды приносит ржавую табличку с автобусной остановки. Алёна смеётся:
Архивариус ты наш.
Через несколько недель приезжает ветеринар, осматривает пса: восемь лет, крепкий, старый перелом лапы. Говорит, что будет жить ещё долго. Тучка потом долго сидит у двери, словно охраняет.
Через месяц Алёна пишет письмо себе, уставшей горожанке: «Ты молодец, что ушла. Если захотишь вернуться спроси, зачем. Здесь я дышу иначе. Здесь Тучка. И я. Живые». Сжигает письмо во дворе, а пёс кладёт морду на её ботинок.
Она ещё не знает, останется ли здесь навсегда, но уже идёт дальше без чувства потерянности.