11марта, суббота.
Сегодня, сидя за маленьким столиком в кухне своей дачи в Подмосковье, я вновь понял, насколько жизнь умеет подкидывать сюрпризы, когда тебе уже за шестьдесят. Моя дочь Анастасия, которой, кажется, уже по плечу воспитание внуков, в очередной раз подняла голос, будто я сошла с ума.
Папа, ты что, сошел с ума? воскликнула она, глядя на меня, будто я вдруг превратилась в безумную старушку. Ты влюбляешься в этом возрасте?
Я держал в руках чашку крепкого чая, аромат которого напоминает мне о детских утренниках у бабушки. Я лишь медленно произнёс:
Не понимаю Ты уже взрослая, у тебя муж, дети. Я думал, ты будешь рад, что я больше не один.
Рад? отозвалась она, хмылясь. Ты собираешься ходить на свидания, держаться за руки на улице, может даже спать с кемнибудь? Папа, ты же уже дед! А не какаято тинейджерка из ТикТока!
Эти слова ранили сильнее, чем я могла предположить. Я ожидал, что приглащу её к чаю, мы сядем, как две взрослые женщины, и я расскажу, что уже несколько месяцев встречаюсь с Эдуардом вдовцом, добрым, с душой, как у нашего старого «москвича», с которым мы ходим в кино, гуляем по парку, иногда просто сидим в кофейне «Кофеин» и болтаем о всём на свете.
Но вместо поддержки я услышал лишь стыд и осуждение.
Дети спрашивают, где же дедушка такой наряжается. Знакомые интересуются, что с тобой происходит.
Может, я просто начала жить? прошептал я, почти не узнавая свой собственный голос.
В этом возрасте?! сдушила меня Анастасия. Воздержись!
И я задумался: действительно ли я заслуживаю стыда лишь за то, что осмелилась ещё раз полюбить?
Следующие несколько дней я скользил по дому, как призрак. Всё как обычно: поливал цветы, варил борщ, читал «Тихий Дон». Но ни один кусок хлеба уже не был таким же. Слова дочери эхом возвращались в голове: «Дедушка не должен влюбляться. Это смешно».
Я ведь ничего плохого не делал. Не отнимал места у когонибудь, не забывал о внуках, не бросал обязанности. Я просто впервые за долгие годы почувствовал, что меня ктото видит. Что я не только отец, не только дед, а всётаки мужчина, из плоти и крови.
Мы с Эдуардом познакомились случайно в библиотеке, когда он подобрал упавшую мне книгу. Он улыбнулся и сказал: «Судьба иногда точнее, чем «Яндекс»». Я рассмеялся. Так начался наш разговор о литературе, а закончилась он чашкой кофе в соседней «Булочной», где я заплатил 250 рублей.
Сначала была лишь любопытство, потом тепло, а потом странное дрожание, которого я не чувствовал с молодости. Как будто снова появилось дело, ради которого стоит выйти из дома.
Анастасия утверждала, что я «потерял мозги», что мне следовало заниматься внуками, вязать или ухаживать за огородом. Но разве быть дедушкой значит отказываться от самого себя, от эмоций, от близости, от прикосновений?
Эдуард никогда не давил. Когда я поделился с ним нашим разговором, он сжался в мою ладонь и сказал:
Я не хочу влезать между тобой и твоей семьёй. Но если ты решишь уйти, я пойму.
Я посмотрел на его морщинистое лицо, на его спокойные глаза и подумал: почему мир запрещает нам любить, когда мы уже знаем, что такое любовь?
Я попросил несколько дней, чтобы всё обдумать. С каждым днём в душе росло чувство, которого я раньше не знал: не грусть и не гнев, а гордость. Гордая от того, что несмотря на смерть жены, одиночные годы и ожидания окружающих, я всё ещё способен любить. И не собираюсь от этого отказываться.
Люблю внуков. Люблю дочь. Но я не прожил шестьдесят пять лет, чтобы теперь сидеть в четырёх стенах и ждать, пока ктото даст мне право чувствовать. Это моя жизнь, и я больше не буду её извиняться.
В воскресенье я пригласил Анастасию к обеду. Она пришла с детьми, как всегда пунктуальна, но с напряжённым выражением и холодным голосом. С тех пор, как мы поссорились в кухне, мы молчали. Внуки бегали по квартире, а мы сидели за столом, каждый поглощён своей тарелкой.
Только когда подали десерт, я спокойно сказал:
Я всё ещё встречаюсь с Эдуардом. И не собираюсь скрывать это.
Анастасия посмотрела на меня, будто бы не могла поверить.
Ты всё равно будешь этим заниматься?
Да, ответил я. Потому что впервые за долгое время я чувствую себя счастливым.
А что скажут люди? Соседи, знакомые, дети?
Возможно, то же, что я говорю, глядя на свою маму, которая наконец перестала бояться жить.
Она замолчала. Не ожидала, что я отвечу без колебаний.
Мне просто стыдно за тебя, папа, прошептала она. Я представляла тебя иначе в старости.
А я не представлял старость, в которой нельзя любить, ответил я.
Она вышла раньше обычного, без крика и слёз, с тем же холодом, с каким пришла.
Вечером я пошёл на прогулку с Эдуардом. Мы держали друг друга за руки, прошли мимо соседей: ктото взглянул, ктото улыбнулся, а ктото отвернулся. Но в этот раз меня это не волновало.
Если любовь приходит после шестидесяти, то её не стоит стыдиться, а надо наконецто научиться ценить.
Урок, который я извлёк, записываю я в этом дневнике: даже в зрелом возрасте у нас есть право на счастье, и нельзя позволять чужим предрассудкам отбирать его.
(Конец)
