Мам, ты что, сошла с ума! крикнула моя дочь, глядя на меня как на сумасшедшую. Ты влюбилась? В таком возрасте?!
Я стояла на кухне в своей московской квартире, с чашкой ароматного чая в руке, и просто не могла поверить, что слышу. Не потому, что меня удивила сама новость, а потому, что я не ожидала такой резкой реакции.
Не понимаю начала я спокойно. Ты уже взрослая, у тебя муж, дети. Я думала, ты обрадуешься, что я больше не одна.
Обрадуюсь?! резко ответила она. Ты хочешь ходить на свидания, держаться за руки на улице, может, даже спать с парнем?! Мам, ты уже бабушка! А не какаято тинейджка из ТикТока!
Эти слова ранили сильнее, чем я могла представить. Я представляла себе совсем другую беседу: пригласить её за чай, сесть, как две взрослые женщины, и рассказать, что уже несколько месяцев встречаюсь с кемто. Что я познакомилась с Эдуардом вдовцом, добрым, тёплым мужчиной, с которым мы ходим в кино, гуляем, а иногда просто сидим в кафе и болтаем обо всём.
Но вместо поддержки я услышала только стыд и приговор.
Дети спрашивают, где бабушка так наряжается. Знакомые интересуются, что с тобой происходит.
А может, я наконец начала жить? спросила я, не узнавая собственного голоса.
В этом возрасте?! фыркнула она. Приди в себя.
Я только и могла думать: заслуживаю ли я стыда лишь за то, что осмелилась ещё раз влюбиться?
Несколько дней я скользила по дому, как тень. Всё шло как обычно: поливала цветы, варила борщ, читала книги. Но ничего уже не нравилось так же. Слова дочери эхом звучали в голове: «Бабушка не должна влюбляться. Это позорно».
А я ведь ничего плохого не делала. Не отнимала никому место, не забывала внуков, не бросала обязанности. Просто впервые за годы я почувствовала, что меня ктото видит. Что я не только мама, не только бабушка, не просто «Мария Петровна с первого этажа», а женщина из плоти и крови.
Мы с Эдуардом встретились случайно в библиотеке, когда он поднял книгу, которую я уронила. Он улыбнулся и сказал: «Иногда судьба стреляет точнее, чем любой онлайнмагазин». Я рассмеялась. Всё началось с разговора о книгах и закончилось чашкой кофе в соседней кондитерской.
Влюбилась я не сразу. Сначала было любопытство, потом теплота, а потом странное дрожание, которого я не ощущала годами. Как будто снова есть, о чём заботиться, зачем выходить из дома.
Дочь считала, что я сошла с ума. Что мне следует заняться внуками, вязанием или огородом. Но разве быть бабушкой обязательно значит отказываться от себя, от своих чувств, от близости, от прикосновений?
Эдуард никогда не давил. Когда я рассказала ему о разговоре с дочкой, он сжал мою руку и сказал:
Я не хочу становиться между тобой и твоей семьёй. Но если ты чувствуешь, что мне следует уйти, я пойму.
Я посмотрела на его морщины, на его тёплые спокойные глаза и подумала: почему мир не даёт нам любить, когда мы уже знаем, что такое любовь?
Я не ответила ему сразу. Попросила несколько дней, чтобы всё обдумать. Но каждый день во мне росло новое чувство не тоска, не гнев, а гордость. Гордая тем, что, несмотря на смерть мужа, годы одиночества, ожидания окружающих, я всё ещё умею любить. И не собираюсь от этого отказываться.
Я люблю внуков. Люблю дочь. Но я не прожила шестьдесят лет, чтобы теперь сидеть в четырёх стенах и ждать, пока ктото позволит мне чувствовать.
В воскресенье я позвала дочь к обеду. Она пришла с детьми, как всегда пунктуальна, с напряжённым лицом и холодным голосом. С того момента, как мы посоревновались в кухне, мы больше не разговаривали. Внуки бегали по квартире, а мы сидели за столом в молчании, каждая поглощённая своей тарелкой.
Только к десерту я спокойно сказала:
Я всё ещё встречаюсь с Эдуардом. И не собираюсь это скрывать.
Дочь посмотрела на меня с недоумением.
Значит, ты всё равно будешь этим заниматься?
Да, ответила я. Впервые за очень долгое время я счастлива.
А что подумают люди? Соседи, дети, знакомые?
Может, они скажут то же, что я слышу, глядя на свою маму, которая наконец перестала бояться жизни.
Она замолчала. Не ожидала, что я отвечу без колебаний.
Мне просто стыдно, мам, тихо произнесла она. Я не представляла тебя такой в старости.
А я не представляла старость, в которой нельзя любить, ответила я.
Она ушла раньше обычного, без скандала, без слёз, только с тем же холодом, с которым пришла.
Вечером я пошла на прогулку с Эдуардом. Он держал меня за руку. Мы прошли мимо соседей, ктото взглянул, ктото улыбнулся, ктото отвернулся. Но в первый раз в жизни меня это уже не волновало.
Потому что если любовь приходит после шести́десяти, то её не стоит стыдить её стоит, наконец, ценить.
