Муж ушёл к более молодой женщине. Я не заплакала. Села, вдохнула и почувствовала облегчение впервые за долгие годы.
С Пётром мы были женаты тридцать три года. Заключили брак в юные годы мне было двадцать два, ему двадцать шесть. Поначалу всё было полно любви, совместного строительства дома, кредитов в рублях, первого ребёнка, второго, ремонтных дел, работы по вечерам. Жили «обычно», как и все. Без бурных страстей, но и без трагедий.
Со временем наши пути разошлись. Он часто возвращался домой поздно, оправдываясь проектами. Я вела свою рутину работа в библиотеке, покупки, обед, стирка, помогала с уроками внуков, беседы с соседкой. По вечерам смотрели телевизор, каждый в своём уголке кресла.
Прикосновения исчезли. Не помню даже, когда он в последний раз меня обнял. Но я не жаловалась, считая, что так выглядит зрелая жизнь, что любовь меняет форму.
Два года назад Пётр стал вести себя странно. Стал ухаживать за внешностью: сбросил живот, достал давно запылившиеся рубашки, снова стал пользоваться духами. Появились служебные «командировки» и «выезды», хотя раньше он нигде не бывал. Я делала вид, что не замечаю.
Боялась спросить. В глубине души знала правду, но думала: «Может, это просто фаза. Может, ему наскучит».
Однажды, когда он пришёл домой и не поел ужин чего раньше не случалось сказал:
Мне нужно с тобой поговорить.
Он сел напротив, посмотрел мне в глаза и сказал:
Я встретил когото. Она моложе. С ней мне хорошо. Я ухожу.
Ничего более. Без крика, без колебаний.
Я посмотрела на него. Ему было пятьдесят девять, мне пятьдесят пять. И я ощутила облегчение. Настоящее облегчение.
Нет слёз, нет драм. Я села на кухне с чашкой чая, и воцарилась тишина, которой я не знала многие годы. Впервые ктото не жаловался, что чай слишком сладкий. Никаких шипящих звуков при ужине, никаких хлопающих дверей, потому что пульт от телевизора не бросали.
Я не спала той ночью, но не от боли, а от облегчения. Ведь впервые смогла думать только о себе. Пётр съехал через неделю, взяв чемодан, пару рубашек, компьютер. Остальное, по его словам, «моя была».
Дети отреагировали поразному. Дочь возмущалась: «Татя, он сошёл с ума, что он себе представляет?» повторяла она. Сын молчал, ведь всегда был ближе к отцу. Но мне не было нужды в поддержке. Я была свободна.
Я начала делать то, что всегда откладывала. Записалась на занятия живописью, хотя никогда раньше не держала кисть. С соседкой съездила в СанктПетербург на выходные первый раз за двадцать лет отправилась в поездку без плана и без страха, что ктото ждёт дома с косой морщины.
Стала спать, когда захотела. Пила ужин в постели. Переставила мебель в гостиной. Купила новый скатерть яркую, с большими цветами. Пётр её бы возненавидел, а я её полюбила.
Окружающие реагировали поразному. Ктото жаловался: «Как ты справляешься? В таком возрасте это печально». Другие может, тихо радовались, что «Пётр получил по заслугам». Но мнения чужие мне не нужны.
Долгие годы я жила в браке, где была невидима. Я была поварихой, бухгалтершей, медсестрой, уборщицей, но не женой, не женщиной. Когда Пётр ушёл, я не потеряла любовь, я потеряла тяжесть.
И я знаю, как это звучит, будто я радуюсь чужим несчастьям. Но это не так. Я просто радуюсь вновь обретённой жизни.
Не знаю, как долго продлится его роман с молодухой. Может, надолго, а может, быстро закончится. Это уже не моё дело.
Моё дело чай с мёдом, чтение до поздней ночи, долгие прогулки без чувства вины. Моё дело я сама.
И впервые за тридцать лет я действительно дома.
