Дядечка, забери мою маленькую сестрёнку она уже давно ничего не ела, он резко обернулся и задержался от удивления!
Дядя, пожалуйста возьмите мою сестрёнку. Она совсем голодна
Тихий, полных отчаяния голос, прорвавшийся сквозь шум московских улиц, застал меня, Игоря, врасплох. Я спешил нет, я буквально мчал, будто за мной гнался невидимый враг. Время поджимало: миллионы рублей зависели от одного решения, которое мы должны были принять сегодня на совещании. После того как ушла Ирина, моя жена, мой свет, моя опора, работа стала единственным смыслом жизни.
Но тот голос
Я обернулся.
Передо мной стояла дитя семи лет. Худенькая, измождённая, со слезами в глазах. На руках она держала крошечный свёрток, из которого выглядывало лицо ребёнка. Девочка, завернутая в старую, поношенную одеяльце, тихо всхлипывала, а мальчик прижимал её к себе, будто был её единственной защитой в этом безразличном мире.
Я задумался. Знал, что нельзя терять время, надо идти дальше. Но чтото в взгляде ребёнка или в простом «пожалуйста» задело глубокую часть моей души.
Где мама? мягко спросил я, присев рядом с ребёнком.
Она обещала вернуться но уже два дня её нет. Я жду, может, она появится, голос мальчика дрожал, как и его рука.
Его звали Максим. Девочку звали Людмила. Они остались совсем одни. Ни записки, ни объяснений лишь надежда, за которую семирочный мальчик держался, как утопающий за соломинку.
Я предложил купить еду, вызвать полицию, сообщить в соцслужбы. Но при слове «полиция» Максим вздрогнул и прошептал сквозь боль:
Пожалуйста, не забирайте нас. Заберут Людмилу
И в тот момент я понял: просто уйти я уже не могу.
В ближайшем кафе Максим едал жадно, а я осторожно накормил Людмилу смесью, купленной в аптеке рядом. Внутри просыпалось нечто давно забытое то, что лежало под холодным панцирем моего сердца.
Я набрал помощника:
Отмените все встречи. И сегодня, и завтра тоже.
Через некоторое время прибыли полицейские Герасимов и Наумова. Стандартные вопросы, обычные процедуры. Максим судорожно сжал мою руку:
Вы не отдаёте нас в приют, правда?
Я сам не ожидал этих слов:
Не отдам. Обещаю.
В отделении начались формальности. К делу привлеклась Лариса Петровна старая подруга и опытный социальный работник. Благодаря ей всё оформилось быстро временная опека.
Только пока не найдут маму, повторял я себе. Только временно.
Я отвёз детей домой. В машине было тихо, как в гробнице. Максим крепко держал сестрёнку, не задавая вопросов, лишь шепча ей чтото нежное, успокаивающее, родное.
Квартира встретила их просторными комнатами, мягкими коврами и панорамными окнами, откуда открывался вид на весь город. Для Максима это напоминало сказку в его жизни никогда не было столько тепла и уюта.
Сам я был растерян. Я ничего не понимал в детских смесях, подгузниках и распорядке дня. Спотыкался о пеленки, забывал, когда кормить, когда укладывать спать.
Но Максим был рядом. Тихий, внимательный, напряжённый. Он наблюдал за мной, как за незнакомцем, который может исчезнуть в любой момент. При этом помогал бережно качал сестрёнку, пел колыбельные, нежно укладывал её спать, как умеют только те, кто делал это много раз.
Однажды вечером Людмила никак не могла уснуть. Она всхлипывала, кувыркалась в кроватке, не находя места. Тогда Максим подошёл к ней, нежно взял на руки и тихо запел. Через несколько минут девочка уже спокойна спала.
Ты так умело её успокаиваешь, сказал я, наблюдая за этим с теплом в сердце.
Пришлось научиться, просто ответил мальчик. Без обиды, без жалобы как факт жизни.
В этот момент зазвонил телефон. Звонила Лариса Петровна.
Мы нашли их маму. Она жива, но сейчас проходит реабилитацию наркозависимость, тяжёлое состояние. Если завершит лечение и докажет, что может заботиться о детях, их вернут ей. В противном случае опеку возьмёт государство. Или ты.
Я замолчал. Внутри чтото сжалось.
Ты можешь официально оформить опеку. Или даже усыновить. Если действительно этого хочешь.
Я не был уверен, что готов стать отцом. Но знал одно: не хочу их потерять.
Того вечера Максим сидел в уголке гостиной и осторожно рисовал карандашом.
Что теперь будет с нами? спросил он, не отводя глаз от листа. В его голосе звучали страх, боль, надежда и страх вновь быть покинутым.
Не знаю, честно ответил я, садясь рядом. Но сделаю всё возможное, чтобы вы были в безопасности.
Максим помолчал.
Нас снова заберут? Уйдут из этого дома?
Я обнял его крепко, без слов. Хотел всей силой объятий сказать: ты больше не один. Никогда больше.
Я не отдам вас. Обещаю. Никогда.
Именно в тот момент я понял: эти дети уже не были случайными. Они стали частью меня самого.
На следующее утро я позвонил Ларисе Петровне:
Хочу стать их официальным опекуном. Полноценным.
Процесс оказался нелёгким: проверки, собеседования, домашние визиты, нескончаемые вопросы. Но я прошёл всё, потому что теперь у меня была настоящая цель. Два имени: Максим и Людмила.
Когда временная опека превратилась во чтото большее, я решил переехать. Купил дом за городом с садом, простором, утренним пением птиц и ароматом трав после дождя.
Максим расцвел на глазах. Он смеялся, строил крепости из подушек, читал вслух, приносил рисунки и гордо вывешивал их на холодильник. Он жил понастоящему, свободно, без страха.
Однажды вечером, укладывая мальчика спать, я накрыл его одеялом и мягко провёл рукой по волосам. Максим посмотрел на меня снизу вверх и тихо сказал:
Спокойной ночи, папа.
Я ощутил тепло гдето глубоко внутри, а глаза наполнились слезами.
Спокойной ночи, сынок.
Весной прошло официальное усыновление. Подпись судьи закрепила статус формально, но в моём сердце всё давно уже решено.
Первое слово Людмилы «Тато!» стало дороже любого делового успеха.
Максим завёл друзей, записался в футбольную секцию, иногда приходил домой с шумной компанией. А я учился плести косички, готовить завтраки, слушать, смеяться и снова чувствовать себя живым.
Я никогда не планировал становиться отцом. Не искал этого. Но теперь не представлял своей жизни без них.
Это было сложно. Это было неожиданно. Но это стало самым прекрасным, что со мной когдалибо случалось.
